Артур, Луи и Адель - страница 12

Шрифт
Интервал


АДЕЛЬ

ВОДА СТЕКАЕТ ПО НЕЗНАКОМОМУ мне телу. Разумеется, это мое родное тело, но я не уверена. Ни в чем. Я смотрю на свою кожу, изучаю ее цвет, гладкость, кое-где шероховатости, вглядываюсь совсем близко и вижу маленькие точки, должно быть поры. И говорю себе: «Это моя кожа… моя». Я провожу пальцем вдоль локтя, приподнимая его, и смотрю на маленькие шрамы. И я не помню, как их получила, откуда на моем колене маленький рубец или на указательном пальце крошечный след от ожога. Я ничего не помню. Амнезия – страшная штука.

Тело человека – это его обложка. Оно словно рассказывает, через что он прошел и какие трудности повстречал. Но моя обложка без содержания. У меня смутное ощущение, будто я сплю и все, что происходит со мной в реальной жизни, лишь некая матрица, нечто навязанное, неестественное, не имеющее правдивой реальности. Я долго мою голову, мои волосы покрывают всю спину, они прямые, тяжелые, густые, насыщенно-каштанового цвета. Я перекладываю мокрые пряди на грудь и внимательно рассматриваю. Они кажутся сейчас совсем черными. Я родилась с такими волосами? Всю жизнь хожу с ними? Почему у меня ощущение, словно кто-то обманывает меня и старательно пытается скрыть правду? Даже цвет волос – то, что я вижу собственными глазами и в чем должна быть уверена на миллион процентов, – сейчас кажется мне не моим. Я никому об этом не говорю: ни своему лечащему врачу, ни психотерапевту, ни родителям. Я не верю никому из них. Я чертов параноик, который твердо решил, что весь мир ополчился против него. И я не знаю, с кем поделиться, кому задать изматывающие меня вопросы и кому доверять.

Выйдя из душа, я смотрю на себя в зеркало. Интересно, много людей на этом свете, которые, глядя на свое отражение, не узнают себя, а изучают по-новому? Я должна была уже привыкнуть к себе – прошло уже несколько месяцев. Я точно должна помнить, что у меня большие карие глаза, они очень темные, мой взгляд кажется мне тяжелым. Я должна была привыкнуть к прямой форме носа, его слегка вздернутому кончику, немного кривым бровям и пухлым губам. Но я не привыкла – у меня вечное ощущение, что чего-то не хватает, что-то неправильное происходит, а я не могу вспомнить и соответственно противиться этому.

Мама говорит, что я красавица, папа утверждает, что я похожа на свою бабушку, брат молчит и до мяса обгрызает ногти. Он голубоглазый блондин, между нами разница в три года, и мы абсолютно не похожи. Но Марсель единственный, к кому у меня на каком-то инстинктивном уровне просыпается тяга и ощущение родства. Когда же я смотрю на остальную свою родню, в голове пусто. Нет никакого зова крови или узнаваемости. Ничего. Я посмотрела миллион детских фотографий, записей, выслушала целую кучу рассказов – например, о том, что я засыпала только с отцом, хватая его за указательный палец, или о том, как любила без спросу пользоваться маминой косметикой и примерять ее туфли. А может, о том, что дедушка приезжал каждые весенние каникулы и мы отправлялись в Диснейленд.