Массишшим подошел, словно нищий за подаянием с протянутой рукой и выражением отчаянной надежды на лице.
– Можно посмотреть? – он, кажется, и дышал через раз.
– Конечно! – все еще недоумевая от такого пиетета, я вложил камень в его подрагивающую ладонь.
Массишшим осторожно поднял ее на уровень глаз и застыл, напряженно рассматривая цветок, медленно поворачивая и так, и сяк. Все остальные обступили его со всех сторон и тоже вперили свои взгляды в камень, изредка восторженно цокая языками.
Если моим новым родственникам вместо злата – бриллиантов невзрачные куски гипса в форме цветка нравятся, – это сугубо их личное дело. Значит, жизненные ценности у них несколько другие. Ну и пусть их!
Налюбовавшись вдоволь, все расступились, пропуская Массишшима. Тот подошел и осторожно протянул мне камень:
– Теперь мы знаем, какая она! Спасибо тебе! Ведь мы ее раньше только на Ленте Свершений видели, да рисунок, одним из архивариусов, со слов Первого Короля, сделанный. Береги ее сын, умоляю! – он аккуратно, словно это не грубый и холодный камень, а действительно нежный хрупкий цветок, вложил артефакт мне в ладонь. – Она, уникальна!
Я внимательно осмотрел камешек со всех сторон, пытаясь проникнуться и узреть признаки хотя бы какой-то необычности. И, конечно же, ничего не увидел. Обычная «Роза Пустыни», я таких «цветочков» сотни на севере Африки видел. Туареги считают, что они рождаются из верблюжьей мочи.
– А знаете, что… Папа… – я протянул ему неоцененный мною раритет. – Возьмите, пожалуйста! Дарю от чистого сердца! У Вас она в большей сохранности будет. А то я раздавлю еще ненароком…
Массишшим снова посинел от волнения. Да что ж такое?
– Только Вы мне расскажете, как ее зовут, и чем она уникальна!
Он бережно принял подарок и сделал знак рукой кому-то из сыновей.
Паша пулей метнулся из зала, и уже через минуту вернулся с ларцом резной кости, очень напоминающим утопленную мною в безымянном озере братину, только не близкой к прямоугольной форме, а квадратную и немного большую.
Открывалась она тоже чудно: снималась верхняя крышка вместе с двумя противоположными боковинами, а еще две, раскладывались. На дне ее лежал до боли знакомый мне кусочек парчовой чешуйчатой кожи цвета червонного золота. Точно такой же, как и на крыльях агатового дракона, отдавшего мне в шатре у алого демона розовую жемчужину. Он тогда еще что-то про каких-то шпрингов шипел. Теперь я знал, о ком шла речь. И только сейчас до меня дошло, – вставки, о которых распинался мастер Роуг, расхваливая уникальность подаренной матерью шкатулки, сделаны из кожи и косточек из уха такого же дракона.