Тамошние порядки не допустят деградации земли. И все вспомнят, что удачные реформы тоже начинались с ошибок, а не с того, что приносили скорый доход. И главным вопросом бытия был земельный рынок.
Листает свою книгу Раиса Максимовиа, мечтает. И, простите, плачет. О чем ее слезы? Это все можно прочесть в контексте темы. Когда вдруг сразу и до конца поймется, как трудно расставаться с фантазией. И со всем тем, к чему так привыкла изголодавшаяся по всему чопорному душа.
Обращаясь к читателю, она утверждала, что противница двойных стандартов, в чем бы они не проявлялись.
Возразить бы ей, да уже недосуг. Другие события подпирают под глотку. О них надо кричать. Чтобы кто-то менее наивный, но более честный сказал бы, что отстранение от престола еще не смерть…
Пыхтя чревесами, прошла старая, во многих местах латаная маневрушка. Слоистые, а скорее, сквозистые облака чуть подзащищали высокое, но мерклое солнце.
Человек обходил опасливые тропинки с мозолями, выделенными на фоне их кореньев. Он приближался к вычурному дворцу, что стоял на высокой недоступи.
Сосна взбегала и не могла достичь того места, откуда у людей начинает кружиться голова. Высота словно отсасывала ее назад, а путника, наоборот, выпячивала на каменистость, на гладкопись, за которой шла шершавая низинными лесами бездна.
У подножья горы машины, дразнясь миганием, солидно входили в поворот.
Путник взбирался все выше и выше, и сухожилия лопин пластовались у ног.
И вот ему открылся фронтон дворца, и он в полудремоте побормотал:
– Мой Боже! Какое великолепие!
Он поднял голову выше и прочел слева от массивного входа: «Психиатр Жан-Марк Бейли». Справа же стояла такая фраза: «Да останься живой во времени, моя христианская тайна!»
Человек повернулся и пошел обратно.
Этим странником был не кто иной, как Дэвид Оутс, который приходил взглянуть на дворец, построенный в его долгое отсутствие. Ему рано еще становиться тем, кем он есть на самом деле, и поздно раскаиваться в том, что сумел натворить в далекой, но так не чуждой ему России.