Пошатнусь не для паденья,
Повернусь, чтоб не уйти.
Счастье – это привиденье,
Что маячит впереди.
Полошит тревогой душу,
Сердце мает небедой,
Чтобы я обет нарушил,
Данный мною и тобой.
Чтоб, смутившийся мгновенно,
От безумства замер вдруг.
Ощутив одновременно
Отрешенье и испуг.
Но шепчу я: «Все нормально!»
И спешу в благой уют,
Где сверчки на наковальне
Счастье хрупкое куют.
Где ты кажешься простушкой,
Верной спутницей судьбы.
Но сомненья под подушкой
Для меня растят шипы.
Отникнув от стихов, Куимов стал перелистывать те самые блокноты, которые когда-то видел у Ляпина в больнице. И вдруг закопошилась мысль. А что, ежели то, что он не написал, попробовать написать самому? В память о нем.
И от этого решения стало как-то покойнее. Потому как показалось, что именно во время работы с записнушками и придет к нему то видение, которое поможет увидеть последний день Николая и те мысли, которые завели его в тупик. И он назвал рукопись: «Наедине с тьмой».
Эхо выстрела живет недолго. Смерть – добытчик беспромашный.
Леонид Кравчук опускает чуть приванивший рыльцем карабин. Секач корчится на земле.
Азарт на миг выбил у него из головы мысли, зачем он здесь, в Беловежье, где егери послушнее столичных шлюх. Что ему, собственно, нужно?
И только когда увидел кровь, понял. Она, пульсируя, изливалась из раны.
Завтра они втроем – Борис Ельцин, Станислав Шушкевич и он подпишут славянское соглашение, после которого рухнет Великая Россия. И он станет неподвластным, независимым, не… еще там каким?
Он идет, не разбирая дороги, егери смиренно несут сзади добытого им кабана.
Королевская охота!
Но будет еще царская! Он уверен. Потому как…
А что – потому?
Это все неясно, как в тумане. Но главное – сделать первый шаг. Тот самый, который, как утверждает какая-то песня, самый трудный.
И что это все время мысли крутятся вокруг цифры «три». Троица – раз, «Три тополя на Плющихе» – два, соображают обычно на троих – три. А сколько голов у Змея Горыныча? Неужели три?
Чуть поджимает левый сапог. Немного ноет спина. Но все образуется. С завтрашнего дня…
С дерева срывается филин. Ошалело шарахается из стороны в сторону. Потом прямит полет и уныривает в просеку.
Пахнет порушенной травой и раздавленными грибами.
Убитый им кабан точит кровью по его следу. И так будет всегда. Он впереди, а… неужели поводыри станут плестись сзади?