Михаил подхватил ее и повел к кабине. Но тут подкатил грузовик из Борисов и шофер засигналил.
Бабу Кулю и сундук ее поместили в машину, и она покатила. Глядели ей вслед молча. Бабка Василиса и Чайнуха крестились.
Из недалекого соседства дед Архип подоспел.
– Чего тут? Либо… – начал он весело, но его Чайнуха остановила:
– Иди, не греши…
И они пошли все втроем, старые люди.
– Слава богу… – вздохнула Ольга. – Я думала, уж не кончится. Я целый день тута…
– Тута… – перебил ее Михаил и головой покачал. Лицо его было красно и потно. – Ты тута… О господи… – снял он кепку, утерся. И, шагнув к машине, прыгнул в кабину, на Ольгу не глядя.
– Миша…
Но машина, круто повернув, покатила по улице, потом скрылась за поворотом.
Не помня себя, Ольга вошла во двор и не села – упала на скамейку и замерла, руками голову охватив…
Раздались на улице торопливые шаги, распахнулась калитка. Роза влетела во двор и позвала со счастливым задохом:
– Бабанечка!
В предзимье погода меняется на глазах. Нынешний день проснулся неласковым: резкий ветер, стылость, земля дубенеет, кое-как прикрытая первым снегом, белое солнце слепит, а к вечеру вдруг распогодилось, повеяло теплом, и заря светила такой алостью, обнимая полнеба, что приходила мысль о лете, когда вот так вечереет и долго не меркнет закатный плес. Коровы пройдут, их теперь мало совсем. Пройдут коровы, следом – Вася-пастух домой идет. Он – что весною, что летом – сухой, темноликий, в глубоких морщинах, хромает с пустым вещмешком за плечами. По утрам он – бодрее, вечерами – еле идет. Долгий день позади, долгое лето, долгая жизнь…
Нынче – уже зима. Ледащий снежок припорошил землю. С утра было холодно, сейчас – отмякло, веет теплом и заря играет. Сразу вспомнилось лето и Вася-пастух.
Но Васи уже нет, схоронили.
Я вернулся неделю назад и сразу поехал поглядеть: что и как. В займище побывал, в Березовом логу, в полях. Подался было на озера, но не вышло, дорога совсем худая. Вернулся, перед самым поселком вышел из машины.
Вечерело. Клонился к ночи пасмурный день. Пожухлая трава – под ногами, вдали – пустое займище, донская вода, за Доном – высокий берег в осенней рыжине и черни. Предзимний покой, ни людей, ни машин – как-то угрюмо все. Лишь вдали маячит скотина, коровы. Еще пасут их. Я скотину увидел, обрадовался: «Вася пасет…» И словно теплее стало: не один в степи.