И как нам не дано познать Бога, Его устройство и устройство созданного или создаваемого Им мира, так нам не дана наша история как некое единое действо, как драма, которая становится драмой только в финальной сцене, а до того – лишь поток, нечленораздельный поток, не несущий в себе ни морали, ни смысла.
Мы сами себе даны в качестве испытания – и мир нам дан для того же. Как только мы выпадаем из мира или из человеческой истории, мы теряем статус и достоинство человека, мы теряем свое окаянство, то есть цену себе.
И, вероятно, единственный способ сохранения себя в мире и истории, избегания выпадения – самоотождествление с Космосом и человечеством. Вслед за Кантом надо признать свою ответственность за все и за всех, вслед за Достоевским надо сказать себе, что пусть я и ничтожнейшее создание, но я и есть Бог и Вселенная, и, если для построения всеобщего счастья мне понадобится пролить слезинку невинного ребенка, то не приемлю это счастье, вслед за Ницше честно и громко сказать себе «Бог умер!», не потому что Он умер, а потому что Он и есть я.
Тут нет никакой гордыни – все с точностью до наоборот: ты прекращаешь скулить о несправедливости мира, о бесконечности войн и несчастий, ты берешь все эти преступления и трагедии на себя, и не кто-нибудь, ты сам должен сказать себе: «Я виноват». И затем начинать исправлять мир и историю – но в себе.
И нет другой цели и другого смысла в познании космологии и истории, как только эти нравственные поиски.
История и культура
Культура – это неприхотливая и жестко детерминированная цепь уникальных случайностей. Странная цепь…
Культура – вот и все, что реально остается от истории. А все, что было в истории, но не попало в культуру – навоз истории, как говаривал старик Гегель, а, может, он начал говаривать это, еще не будучи стариком. Возможно, но неочевидно, что мы потому и мучаемся здесь, в этой истории, чтобы привнести и оставить что-нибудь там, в культуре. Чем страшней и трагичней геологическая катастрофа, тем прекрасней и выразительней рельеф; если же таких катастроф не происходит, то мы получаем огромную, плоскую, унылую Западно-Сибирскую равнину с Васюганьем, самым большим болотом в мире.
Кстати, вот исторический анекдот об этой равнине.
Во время войны пленных немцев везли в глубокий тыл «восстанавливать народное хозяйство», на строительные работы, стало быть. Эшелон медленно пробирался по Транссибу. Через месяц военнопленные устроили бунт. На столь необычное явление слетелось высокое начальство, раздобыли переводчика, стали выяснять, предполагая, как обычно, что речь пойдет о плохом питании. Заготовили аргументы и на всякий случай приказ об увольнении старшины полевой кухни при эшелоне.