.
Этому способствует, я бы сказал, «центростремительный» тип повествования, избранный Ю. Бондаревым в «Горячем снеге». Вспомните, к примеру, солженицынский «Один день Ивана Денисовича», в котором при наличии других персонажей – без этого произведение просто-напросто не смогло бы существовать – все фокусируется на личности главного героя, проявляющей себя на весьма локальном пространстве, что способствует концентрации писательского внимания на внутреннем мире ее. То же свойственно и роману Бондарева, в котором – в сущности – предстает один день из жизни защитников Сталин-града, показанных на «пятачке» огневой позиции. Тут уж им не спрятаться от «увеличительного стекла» писателя, фокусирующего его внимание на мельчайших деталях переживаний героев.
Но «пятачок» этот весьма обманчив. Он – как капля морской воды, в которой содержится все, что есть в море. К нему стягиваются все нити того, что происходит не только в артиллерийском расчете, взводе, батарее, но и в дивизии, армии, фронте, Ставке Верховного Главнокомандования. Принципы изображения действительности в романе сам писатель объяснял так: «…В нем мне хотелось одни и те же события или один и тот же эпизод увидеть глазами и командующего армией, и командира батареи, и глазами солдата, для того чтобы эти одинаковые эпизоды, высвеченные неодинаковыми людьми, вроде бы не совпадали по своей сути, но в то же время несли необходимую психологическую нагрузку. Я попытался это сделать, не преследуя рационалистического расширения круга действия, а в силу общей идеи романа, в силу того, что события и характеры, представленные с разных сторон, что-то дополняют в круг правды о человеке и войне. Повторяю, я не механически и не во имя глобальности расширил рамки романа – я хотел это сделать ради полноты обрисовки лиц и событий».
Благодаря приему многозеркальности Ю. Бондареву удалось раздвинуть рамки «пятачка» до широкой картины – пусть не событийной, но психологической – битвы за Сталинград, показать, как теперь принято говорить, ее судьбоносность для страны. Отличие «Горячего снега» от предшествующих произведений Юрия Бондарева, «новые возможности формы» Ю. Идашкин, например, видит в «эпическом размахе повествования», в «исключительно точно найденной композиции романа», позволяющей свести воедино «великое» и «малое», правду «окопную» и правду «масштабную»: «Замысел, рожденный в Ставке, осуществляется командованием армии и находит конкретное практическое воплощение в действиях одной из дивизий, а в полосе ее обороны – на огневых позициях батареи противотанковых орудий. Такой композиционный план дает автору возможность показать разные «пласты» военной действительности и сочетать крупный пласт изображения солдат и офицеров в лихорадочном напряжении боя с аналитическим художественным исследованием событий, происходящих на «верхних этажах»: в штабах дивизии и армии, в Ставке Верховного Главнокомандующего. Это уже масштаб воссоздания подвига