Утром мальчишке объявили, что он будет работать помощником чабана в горах и жить там вместе с другими пастухами. Старшим чабаном скотоводческой артели оказался бывший работник отца мальчика, с которым Барбек в недалёком прошлом любил поохотиться и пообщаться. Они в те, как подчёркивали новоиспечённые товарищи, байские времена уважали друг друга: старший младшего за воинский дух и смекалку, младший старшего за ловкость, меткость и бесстрашие.
Старший чабан Адыл чему-то нехорошо обрадовался, увидев Барбека. Ему успели доложить, что у мальчика большие проблемы с головой. Бригадир пастухов не очень-то поверил сомнительному диагнозу. Он не с чужих слов знал род Четырёх воинов, поскольку с детства находился при доме бия как ответственный за отары и табуны и видел, на что способны в критической ситуации все члены семьи. Слабовольные среди них не водились, бесшабашные тоже, они выделялись на фоне земляков прозорливостью, отвагой, силой духа. Могли предвидеть события грядущих лет и подготовиться к ним, прикинувшись теми же дурачками. Поэтому помешательство с Барбеком никак не вязалось в голове пастуха. Хотя дитя бая вёл себя именно что странно и правдоподобно демонстрировал потерю памяти. У слушавшего его лепет, у собеседника не оставалось ни капли сомнения, что тот действительно ничего не помнит о своём прошлом и не понимает, что происходит в настоящее время. Более того, у всех на глазах ненаигранно мальчик заново постигал житейские премудрости. Адыл как ни пытался, но так и не смог обнаружить в поведении ребёнка хоть какое-нибудь притворство или неискренность. Но, тем не менее, его подозрения по поводу актёрства бывшего юного друга усилились именно потому, что поведение отрока, потерявшего здравость, отличалось безукоризненностью.
С приходом новой власти в их края Адыл изменился, став другим, мрачным. С появлением в их коллективе нового помощника ожил, более того, потерял покой. В его душу прокралась откуда-то тревога, неутихающая и щемящая. Причину тревоги он объяснить себе не мог. Денно и нощно мучаясь от беспокойства в груди, старший чабан извёлся вконец. Не зная, что делать с собой, тем более с помощником, он, ничего лучшего не придумав, решил просто поизмываться над сыном бывшего хозяина, всячески стараясь вывести его на чистую воду. Для чего это ему было нужно, он не ведал. Но знал, что бийёнок в совершенстве владеет приемами единоборства кара-куреш. К своим всего лишь восьми годам сын предводителя караимов достиг такого мастерства, что мог запросто завалить любого взрослого мужчину, кроме своего учителя-отца, разумеется. Адыл и провоцировал Барбека именно на физические ответные действия, изощряясь по-всякому, надеясь, что тот не выдержит его издевательств и даст достойный отпор угнетателю, чем себя и выдаст. То камчой проходился по спине юного пастуха, беспричинно и неожиданно. То ногами буквально избивал, поднимая Барбека с постели, вернее с лежанки из трав и хвороста. То целый день устраивал переходы отар и гонял юнца с одного горного хребта на другой, якобы для выправки направления баранов, которые и не сходили с курса, ибо велись обученными козами туда, куда надо было. На протяжении нескольких лет Адыл таким вот образом мучил бывшего юного друга. Тревога в груди, не дававшая покоя ни днём, ни ночью, стойкость юного караима сделали чабана параноиком. Ему уже чудилось, что сын бывшего хозяина притворяется специально придурком, чтобы усыпить его бдительность и убить. Естественно, теперь он точно не верил в умопомешательство своего нового помощника и в то, что тот всё позабыл. И Адыл усилил преследование подростка. Но все его старания оказались тщетными, так как своего он не добился – не изобличил парнишку ни в чём.