Посольство жило дружно, его члены с жёнами регулярно устраивали совместные пирушки загородом, среди жестколистых колючих кустов вокруг мелких вечнозелёных дубов с крепчайшей древесиной, образующих невысокий лабиринт. Выезжали и на море. Мелидена тоже брали с собой; в глубине его памяти остались смутные воспоминания о пропадающей за горизонтом синей глади, мерно накатывающих волнах, шуме прибоя, бодрящем, странно солоноватом и остром запахе, дальше от берега переходящем в столь же необычный, чудесный аромат южного леса.
Много позже он начал догадываться, что нравы у посольских были много вольнее, чем принято в косном Медвежье, но тогда ему всё казалось естественным, веселым и дружеским. Сообща эти чиновники-купцы наняли учителя, на нечастых уроках обучавшего взятых ими с собой детей (наряду с зажиточными из постоянных медвежских поселенцев в Грюте Полуденном – были и такие) основам грамоты и счёта, закона божьего, а также кое-каким сведениям по истории и географии, которые правильнее назвать страноведением.
Его Мелиден совсем не помнит, зато помнит другого, нанятого отцом в середине посольского периода. Этот увечный бывший циркач из ближнего Цинорина обучал ребят простым, но эффективным приёмам борьбы – удушающим захватам за шею, пояс, подсечкам и броску через бедро. Дополнительно на домашних уроках он учил Мелидена навыкам метания ножа, началам фехтования, а также нескольким упражнениям по глубокому дыханию, развитию гибкости связок и чувства равновесия. За отцовские деньги, конечно, но видимо и потому, что ощущал в ученике некие способности, позволяющие не исчезнуть бесплодно умениям учителя.
И Мелиден, чья энергия не находила другого выхода, целые дни проводил в своём дворике, делая упражнения, тысячи раз бросая нож в установленную у стенки ростовую дощатую мишень с нарисованной на ней фигурой. Левой, правой рукой, стоя, с колена, в движении, с оборота. Вероятно, тогда он стал нелюдимым и застенчивым, не умеющим находить общий язык со сверстниками и сомневающимся в единственной верности православного медвежского быта. Но взамен начал приобретать навыки, которых у посконных сверстников не было. Когда что-то отнимается, обычно что-то и даётся.
Любопытно, что приобретённые к двенадцати годам телесные навыки не исчезли и в дальнейшем, включая умение бросать нож с цирковой ловкостью, силой и точностью. Напротив, развились. А вот начальные познания в циноринском языке после возвращения на родину испарились с удручающей быстротой. Вероятно оттого, что в них не оказалось нужды.