– Вставайте, святой отец, вставайте! – В его голосе слышалось отчаяние.
Сэлмен не чувствовал никакой жалости к плачущему мальчику. Все, что его сейчас беспокоило, это дикое головокружение от потери крови. Но предположил, что все-таки необходимо сказать что-то утешающее, из простой человечности и чтобы не возникало лишних вопросов.
– Ты пойми, у меня не было выбора. Он пытался меня убить. Клянусь тебе. – Сэлмен чувствовал, что слова его звучат фальшиво, и опустил голову.
Эдди повернулся к Сэлмену:
– Ты, жалкий человечишка! Тебе надо было всего лишь смиренно стоять и умереть! Теперь ты пожалеешь о своем выборе, – маленький монстр зловеще улыбнулся, и Сэлмен с удивлением отметил, что как-то внезапно у Эдди полностью пропал насморк, словно и в помине не было. Малыш продолжал:
– Не способен умереть тот, кто отдал свое сердце богу!
И как только он закончил произносить речь, по телу пастыря пробежала волна судороги, оно задрожало, затем какой-то неведомой силой его подкинуло и поставило на ноги с раскинутыми в стороны руками, словно римляне подняли распятого на кресте. Глаза пастыря широко распахнулись, – они были налиты кровью, и единственное, что можно было в них увидеть, был гнев. Гнев, подобного которому Сэлмену не приходилось встречать никогда в своей жизни. Приподняв бровь, священник взглянул на руку Сэлмена, все еще державшую крест, и зарычал:
– Ты убил, да еще и унаследовал?! – Речь хоть и доносилась из его уст, а не передавалась телепатически, но в и ней слышался тот самый ядовитый змеиный шепот, который проникал вглубь мозга и заставлял леденеть сердце.
Сцена чудесного воскрешения пастыря повергла Сэлмена в шок. Возможно, он так бы и продолжал с удивлением наблюдать за происходящим, если бы не обнаружил, что предметы вокруг вдруг потеряли четкость, очертания стали размытыми и все плывет перед глазами. Опасаясь, что сейчас потеряет сознание, он схватил в охапку свой плащ вместе с растерянным медведем и единым рывком заскочил в ту самую комнату, из которой несколько минут назад выходил пастырь. Сэлмен инстинктивно захлопнул за собой дверь, защелкнул ее на замок и остановился, чтобы отдышаться. Зрение все больше ухудшалось, он уже почти ничего не видел перед собой, кроме расплывчатых силуэтов, а от безумного головокружения его шатало как пьяного или как человека, впервые прокатившегося на скоростном аттракционе. Но за этой дверью он хотя бы на некоторое время почувствовал себя в безопасности.