Вот он весь – этот дом!
Вот он весь!
И она, как безумная птица,
Каждый день дирижирует здесь,
Умоляет, взывает, грозится.
В грязно-розовом с пят до бровей,
Что пригодно к любому сезону,
Надрывается скорбью своей
И не знает себе урезону.
Грозовые швыряет слова
В кабинетные окна глухие,
И сползают к локтям рукава,
Обнажая запястья сухие.
Что ей нужно? Какую беду
Вспоминает? Какую потерю
Окликает в запальном бреду,
Став похожей на птицу-тетерю?
Может, муж её в годы разрух
Был расстрелян по злому навету?
Может, сдуру досадует вслух
На страну горемычную эту?
Дирижируя в обе руки,
Никого-то она не боится,
И никто бедолагу в тычки
Не гоняет, тюрьмой не грозится.
Всем понятно: она не в себе!
Всем известно: «поехала крыша»,
Коль приходит ругать КГБ,
Многослёзной острастки не слыша.
Офицер ли в гражданском пройдёт,
Генерал ли на «Волге» подкатит —
Не узнаешь, кого она ждёт
И кого, не таясь, виноватит.
Лиходеи расстрельных анкет
В ад сошли по ручью кровяному,
Ну, а эти… Их вроде как нет,
И зовутся они по-иному.
И не их виноватит она —
Жёлтый дом проклинает со стоном!
Но молчит равнодушно стена,
Как спина под суровым погоном.
Этот дом для неё не Содом,
Не Гоморра… Он суть абсолюта —
Возвышается в небе седом
Жёлтым облаком – мощно и круто.
Потому, натоптавшись сполна,
Всю судьбу рассказав без запинки,
Подбирать начинает она
Пробки, ветки, окурки, соринки,
Чтобы идол стоял в чистоте,
В полном блеске людского проклятья…
И судьба её здесь на кресте,
И больная душа на распятье.