– Всё лучше, чем запах этих грёбаных цветов.
– Каких цветов? – спросила тётка.
По-моему, вопрос абсолютно не уместен, если учесть, что почти вся веранда завалена истерзанными ею лилиями. Но мне почему-то показалось, что тёте доподлинно известно: не об этих цветах речь. Она подошла ко мне и положила руку на плечо, словно всё понимает. Словно старается поддержать меня, но мне нафиг это не нужно.
– Не бери в голову, – резко ответила я и встала с кресла, на этот раз точно не собираясь возвращаться. Что бы ни случилось. – Давай. Что ты там принесла? У меня сегодня ещё куча дел.
С минуту тётя смотрела на меня изучающе. «Ты что-то видела, – говорят её глаза. – Видела, но я не стану расспрашивать тебя что». Затем она начала протягивать ко мне руку с чем-то зажатым в большом мягком кулаке, но что-то остановило её на полпути. Возможно, капли крови на моей белой, подранной на локтях тунике. Капли, которых не должно быть в реальности. И в следующее мгновение она вернула в карман красного балахона то, зачем ходила в дом.
– Будь осторожна девочка, – сказала, и я понимаю, что она со мной прощается. Но зачем? Что-то подсказывало, что причиной тому послужило моё видение, смысла которого я так и не поняла.
– Задолбали. Обе, – сказала я и, отворачиваясь от неё, начала спускаться по ступенькам. Не стоило сюда приходить.
Она так и осталась безмолвно стоять на веранде. Но я не могла уйти, так и не спросив её ещё об одном:
– А цветы-то ты зачем всё-таки искромсала? – Я кинула взгляд на черное пятно пустующей земли.
– Сказала же. Она скоро умрёт – ответила Офелия так, словно это объясняло вообще всё.
Глава 2. Смерть старухи. Пророчество о кулинарной книге
Я бодро шагала по тропе, шедшей за домами. По пустырям, заросшим высокой травой, в обход главной улицы. Шла, словно пряталась от кого-то и видела перед глазами дуб, посаженный в нашем дворе задолго до моего появления на свет. Его могучий высохший ствол, который покинула жизнь. Раскидистые костлявые ветви, на которых никогда не зеленели листья, за исключением единственной ветви, которая год за годом, превозмогая силы природы, словно пронизанная каким-то незримым волшебством, росла и тянулась к входной двери лачуги, стремясь запечатать её раз и навсегда. Я видела себя юной девчушкой, раскачивающейся на огромной покрышке, привязанной к той толстой ветви с шелестящей листвой, и старуху, год за годом выбегающую наперевес с топором, что отрубала её стремящийся к дому отросток.