Видела деревянный чан с мутной водой, в котором бабка купала меня в детстве. Всегда холодной, насколько бы сильно ни согревало её солнце. Часто мне казалось, что я бывала чище до того, как была подвергнута этому зверскому омовению, так как воду в нём она меняла редко. А когда меняла, то вытаскивала затычку, расположенную снизу чана, и вода, похожая на склизкую жижу, вытекала, размывая канаву к тому старому дубу. Я качалась на колесе и зачарованно наблюдала за струей, которая, возможно, и погубила дуб. А за моей спиной возвышался грубо сколоченный амбар, в котором мы когда-то держали кроликов. Я и сейчас чувствовала стойкий запах крови всякий раз, когда проходила по дорожке к дому. Слышала крики крольчат, так сильно похожие на детский плач. Их мёртвые тушки были единственным нашим доходом, если не считать плетения корявых корзин, которые никогда не пользовались популярностью на здешнем рынке, и огромного количества самогонки, покоящейся без надобности в тёмном подвале. Ведь она так и не научилась сбывать ее.
Я шагала по возможности быстро, настолько, насколько позволяла искалеченная нога. Вспоминала все те ужасы, что довелось пережить, и не могла вспомнить ничего конкретного. Мне хотелось подвести итог ещё до того, как я приближусь к неродному дому на достаточное расстояние. Хотелось подвести черту страданиям, но перед глазами, думая о скорой смерти старухи, я неизменно видела лишь тот дуб, тот чан и тот амбар. И кукурузное поле на заднем дворе, в котором я никогда не играла, потому как оно буквально кишело змеями.
«Хоть бы предсказание тётки оказалось правдой», – повторяла я про себя, опуская щеколду на калитке. Машинально задержала дыхание, минуя двор, как делала это в детские годы, и почти сразу услышала мяукавшего под дверью кота.
– Чего разорался? – спросила я и резко распахнула дверь. Кот сидел на пороге. Увидев меня, он отпрыгнул в сторону и ощетинился, выгнувшись дугой, словно я была для него угрозой.
– Так это правда? – спросила я его. – Она умерла?
Кот, естественно, мне ничего не ответил, а я принюхалась и заметила едва уловимый запах запеченного мяса и грибов.
Поверить в то, что старуха была способна приготовить хоть что-то съестное, было просто невозможно. Проще поверить, что Тихий океан высох, чем в то, что старушенция знала, где лежат продукты или стоят кастрюли. Но, бросив беглый взгляд на кухню, я тут же убедилась в своих предположениях. Грязная посуда громоздилась в мойке. Дверца духовки приоткрыта, и в ней до сих пор горит огонь. Весь стол завален очистками, что валялись в луже крови, вытекшей из куска мяса, которое она размораживала перед приготовлением.