-- Ну посмотри
сама!
-- Нет! Я знаю!
От тоскливого воя мне
хотелось зажать уши и бежать куда глаза глядят. Все попытки
образумить мать, так же как и старания О-Сузу увести хозяйку в дом,
пропадали втуне. Отец стоял на крыльце, не вмешивался. Хмурился,
молчал; глядел в сторону. Он успел полностью облачиться для выхода
на службу: строгое тёмно-лиловое кимоно без рисунка, чёрные
штаны-хакама, лёгкий нагрудник с острыми крыльями наплечников.
Поверх – форменная накидка с гербами городской стражи: три золотые
стрелы в лазоревом круге. На плече – красная нашивка старшины
караула. За поясом – пара свёрнутых плетей, оружие самурая; рядом –
кольцо волосяной верёвки.
Старую соломенную
шляпу отец держал в руках.
Близился к концу час
Тигра.[2] Медленно, с явной неохотой
город проступал сквозь зябкий утренний туман. Взгляду явились дома
соседей на другой стороне улицы. Ближе к перекрёстку из белёсого
моря вздымалась тёмная скала -- верхушка квартальной пожарной
вышки. Если иметь острый взор, на ней можно было различить
наблюдателя. Я не сомневался: сейчас наблюдатель, привлечён криками
и воем матери, презрел свои обязанности и глядит исключительно на
дом опозоренного семейства Торюмон.
Да и он ли один?
Я улавливал смутное
движение за оградами: слева, где стоял дом пожилого зеленщика
Ацуши, справа, где жила семья плотника Цутому. Вот загорелся
фонарь, другой, третий; вот вспыхнул факел. Даже если сам Цутому,
проявляя свойственную ему деликатность, делает вид, что скандал его
нисколько не интересует, то жена плотника наверняка припала глазом
к щели в заборе. Высматривает подробности, предвкушает, как будет
сплетничать о случившемся со своими многочисленными подругами.
-- Свекровь! – услышал
я голос сплетницы.
-- Что? – откликнулся
плотник.
Спросонья он
хрипел.
-- Свекровь
похоронила, вот и радуется. Пляшет…
-- Какое там
«радуется»? Горюет, кричит.
-- Радуется, дурачина!
Кто же по свекрови горюет?
Мне было отчаянно
стыдно за мать. Вдвое больше я злился на самого себя, на свою
никчемность и неспособность выправить ситуацию. Не силой же тащить
мать в дом, в конце-то концов?!
-- Почему, матушка?
Почему вы решили, что отец – не отец?!