Это все демон, хотел
оправдаться монах. Твой враг!
Хотел и не мог.
-- Чистая Земля, --
задумчиво произнес будда. – Мечтаете попасть в мой рай, да?
Мечтаем, выдохнул
Кэннё.
-- Ты уверен?
О да, согласился
монах. Миллион раз да!
-- Убитые. Убийцы.
Хорошо, будет вам рай.
Хорошо, улыбнулся
монах. Будет нам рай.
-- Солнце на закате,
-- сказал Амида.
-- Солнце, -- повторил
Кэннё.
-- Текущая вода, блеск
хрусталя.
-- Вода. Хрусталь
-- Земля, деревья и
пруды.
-- Земля, деревья и
пруды.
-- Птицы на деревьях,
звуки музыки.
-- Птицы на деревьях.
Музыка, да.
-- Лотосы в
прудах.
Монах кивнул. О,
лотосы!
-- Мой неизмеримый
свет.
-- Твой неизмеримый
свет.
-- Ты, рожденный
заново в Чистой Земле.
-- Я, рожденный в
Чистой Земле!
Кэннё ждал, что сейчас
отправится в рай согласно обещанному в сутрах. Сию же минуту! Но
нет, все происходило совсем иначе. Он видел, как по слову будды рай
опускается с небес на землю. Накрывает сияющим пологом реки, холмы,
горы, поля, леса. Впитывается, будто вода в песок, в мир,
окружавший Кэннё. Небесная справедливость растворялась в эпохе
воюющих провинций, замещая её собой. Война продолжалась, но теперь
в ней были не только ярость и месть, выгода и честолюбие. В ней
была справедливость. Война ещё не знала, во что она превратилась, а
если бы знала, то содрогнулась бы от ужаса.
-- Славься, будда
Амида…
Небо горело над
монахом. Вокруг монаха.
В сердце монаха.
Меч без возражений
вернулся в ножны. Он уже испил крови, и злой дух из числа тех, кого
оружейник Мурамаса заточал в свои клинки между слоями стали, был
удовлетворен.
Настоятель великого
Хонган-дзи в Исияма был уверен, что в этот миг он умер. Он ошибся.
Миг прошёл и сгинул, настал другой, третий, десятый, а Кэннё
оставался в живых. Он проживёт еще десять бурных, десять
умопомрачительных лет. Будет опала, будет и почет, монастырь
восстанет из пепла в новом месте – и Кэннё вдоволь успеет
насмотреться на то, как осуществляется небесная справедливость и
чем она отличается от земной.