«У нас была прекрасная семья» – почему-то в прошедшем времени вспоминал я, но так у меня происходило автоматически, без вкладывания того страшного смысла, который мог бы под этим подразумеваться. Мы с тобой давно стали чем-то единым, неразделимым. Совсем разные по своей сути, мы наилучшим образом дополняли друг друга, образуя крайне интересное объединение, обладающее массой достоинств, которые не были присущи никому из нас в отдельности. Ты всегда была мягкой, глубокой, внимательной ко всем и, прежде всего, ко мне и к нам, к нашей маленькой уютной семье. Ты всегда поражала меня некой таинственной святостью, безусловно, свойственной тебе в каждом движении, в каждом слове, в каждом поступке. И я искренне молился на тебя, без скидок принимая за истинную мадонну. Я немало слышал историй о сложностях семейных отношений даже у тех пар, которыми восхищался, и потому не мог понять, почему этих сложностей никогда не было у нас с тобой? Как тебе удавалось рулить нашей семьёй, обходя невидимые мною препятствия?
Удивляя меня, ты всегда и наше окружение чувствовала значительно тоньше, нежели я, а когда делилась своими наблюдениями, впечатлениями и переживаниями, то наполняла и меня необходимыми данными для принятия решения. Тебе же многие решения обычно давались нелегко, даже с муками и колебаниями, длительными и совсем ненужными, уже опоздавшими сомнениями. Я же часто рубил с плеча, поскольку был, особенно в молодости, легко воспламеняемым всякими идеями, и возбуждающимся от единственной искры какой-то, как мне тогда казалось, сверхзадачи. Тем не менее, я был силен своей логикой, умением анализировать, но, главное, обобщать, казалось, несвязанные между собой события и явления, чем ты явно пренебрегала, опираясь в большей степени на милую созерцательность, тихие мечты о покое, о красоте, об ароматах. Потому нашу небольшую дачку ты всегда воспринимала как желанный уголок уединения на фоне удивительно разнообразных и прекрасных цветов, которыми сама же занималась с упоением, каждый раз радуясь, как ребенок, вновь раскрывшемуся. И обязательно тянула меня, отвлекая от моих прозаических, но, как я считал, более важных дел, чтобы тоже посмотрел, чтобы тоже удивился и порадовался. Я же, подчас, отмахивался, бесконечно обещая, что обязательно полюбуюсь, как только закончу работу. Ты не обижалась, но посмеивалась над моей неспособностью видеть вокруг себя столько дивного и замечательного, от чего и раненная душа быстрее выздоравливает и отдыхает.