Но сегодня случилось кое-что получше. Уже когда мы встали из-за стола, я услышала снаружи слабое погромыхивание, а пока шли через холл, оно сделалось гораздо сильнее. Не успели мы открыть входную дверь, как ливануло вовсю, и Петру, который, собственно, в этом корпусе и жил, ничего не оставалось, как пригласить нас в номер переждать грозу.
Я не сомневалась, что Марья Генриховна с радостью согласится, но тут случилось нечто удивительное – такое, что ещё больше усилило бы моё уважение к ней, если б только это было возможно. Не дав Пете договорить и почти оттолкнув нас, она выскочила на залитую дождём террасу, по которой уже стучал и с треском раскатывался крупный ледяной горох. Ему-то старушка, одетая по июльской жаре в лёгкий сарафан, и подставляла теперь то лицо, то грудь, то обнажённую холку, досадливо отмахиваясь в ответ на наши испуганные крики.
– Естественный криомассаж! – ликующе кричала она. – Идите, идите, не ждите меня!..
В тёплом, уютном холле Петя повторил своё приглашение – уже не так уверенно. – Ты не бойся, я приставать не буду, – смущённо сказал он. Я подумала, что это мы ещё посмотрим.
Пока поднимались по прокуренной лестнице на третий этаж, а потом шагали по длинному тёмному коридору, устланному ковровой дорожкой, говорили всё ещё о Марье Генриховне, открывшейся нам с такой яркой стороны. Петя сказал, что и раньше знал, что она занимается йогой и всякими интересными практиками, но подобного сюрприза не ожидал даже он. Тут мы и пришли. Достав из кармана ключ с большой бомбошкой-брелком, он впустил меня внутрь.
Мне вдруг подумалось, как странно, что мы с мамой тут до сих пор не бывали. Самого-то Петю мы приглашали к себе не раз, и он прекрасненько себе принимал приглашения. Благо водить гостей из других корпусов правилами не возбранялось. А вот нас почему-то не звал. Даже маму. Или я чего-то не знаю и она сюда захаживает?..
На мгновение во мне поднялась чёрная волна ревности. Но тут Петя щёлкнул выключателем (взбесившаяся погода превратила день в ночь), и я в эйфории обессиливающего облегчения поняла: нет, мамы здесь не было. Иначе она ни за что бы не смогла сохранить такие чудеса в тайне. Это ей не комната человека-невидимки.
Нет, ничего экстраординарного. Петя просто изменил планировку казённого номера. Передвинул мебель – и как это ему администрация разрешила?.. Кровать поставил поперёк, шатучий столик, где изначально стоял графин и два стакана, превратил в журнальный. Графин теперь ваза на подоконнике, а в ней – букет луговых цветов. На большом столе вдоль окна – кухонный уголок: набор чашек под хохлому и такой же чайничек. Печенье в плетёной корзинке. Очень уютно. Всё не на своих местах. То есть, наоборот, на своих. Впервые в своей короткой жизни вещи встали правильно.