– Ну что, чайку?..
Я кивнула, с тоскливым удовольствием наблюдая, как Пётр орудует запрещённым здесь кипятильником. У нас был точно такой же, да, думаю, и у всех отдыхающих. На одном курорте мы однажды прожгли им простыню, и мама скрыла следы преступления, ушив её посередине бельевым швом – вручную, но с точной имитацией машинной строчки.
– Петь, а кто она, та женщина? – спросила я.
– Какая женщина?
– Ну, которую ты любишь…
Я была уверена, что он оскорбится моей бестактностью. Да и осмелилась-то на неё лишь потому, что мне, как я думала, всё равно уже было нечего терять. Но он и не думал сердиться:
– А-а… Я уж и забыл, что рассказал… Дочка профессора.
– Красивая?
– Очень красивая, – Петя мечтательно улыбнулся. И тут же поморщился. – Хотя… трудно сказать. Она такая, ну как бы тебе сказать, модная. Я её ненакрашенной ни разу не видел. Так что кто её там знает, красивая она или нет…
– И ты любишь такую женщину? – возмутилась я. Мама с детства учила меня, что мужчинам нравится простота и естественность, и, справедливости ради, не раз доказывала это личным примером.
– Я и не говорил, что люблю. Я сказал, что влюбился. Это немного другое…
Пока я размышляла над этим многообещающим тезисом, Пётр выдвинул верхний ящик стола и достал оттуда одну за другой три коробки шоколадных конфет. Ещё целенькие, невскрытые: «Синий Шёлк», «Красный…», «Чёрный…». Я ревниво наблюдала за ловкими движениями его пальцев, сражающихся с целлофаном:
– Зачем тебе столько? Девушек угощать?.. Или это ммм… сами девушки тебя угощают?
– Нет. Это я купил. Сам не знаю, зачем так много. Увидел и захотелось. Хочешь, возьми одну…
– Конфетку?
– Да это уж само собой. Я хотел сказать, коробку. Маму угостишь. Нет, правда, я столько не съем. Сам не знаю, с чего у меня такие руки загребущие…
Но я-то знала, только тогда ещё не могла объяснить. Это и было началом того, что я имею в виду, когда говорю «я хотела бы жить так, как живёшь ты». Радость бытия, изобилие и щедрость даже в мелочах, разрешение себе делать то, что хочется.
– Я понимаю, – сказала я. – Ты их купил по той же причине, что и влюбился в ту женщину.
Петя вздрогнул, оставил в покое коробку и впервые на моей памяти взглянул на меня как на человека.
– Да, – сказал он после паузы. – Ты права. Смотри-ка ты, я об этом и не думал… Пей, остынет, – мы ещё немного помолчали, думая каждый о своём. Я осторожно прихлёбывала красивый красноватый чай из хрупкого стакана.