Мама надтреснутым голосом крикнула, что это как раз очень хорошо, пусть разваливается к чёртям, да побыстрее!.. Марья Генриховна, любившая мою маму, да и знавшая в общих чертах её ситуацию, сокрушённо покачала головой, но возразить не осмелилась.
На помощь им пришёл Петя с заявлением, что они обе правы. И ты прав, Петенька, нестройным дуэтом ответили дамы. Но он ещё и готов объяснить, почему. Ну что ж, отозвались дамы, валяй, раз готов.
«Какая же я дура, – думала я, впивая его голос. – Как я могла потратить столько времени зря. Ведь он завтра уедет и мы никогда больше не увидимся.»
Но почтенные дамы были настроены менее лирично. Это было поучительное зрелище: как две милых женщины, обе донельзя тактичные, интеллигентные и тонкие, вдруг разом как по команде отбросили эти наработанные столетиями качества, чтобы сварливо поинтересоваться – так сказать, стерео: да что он, молокосос, вообще может знать об институте семьи, о браке и подобных материях? Не говоря уж о том, чтобы разговаривать с опытными игроками в таком нравоучительном тоне?!.. (Марья Генриховна была замужем аж два раза.)
Петя растерялся, оглянулся, ловя мой взгляд… – и компания естественным образом развалилась, чтобы тут же разделиться 2х2. Впервые удобным партнёром на подхвате для Марьи Генриховны оказалась не я.
А мы с Петей чуть поотстали, он уже привычно обнимал меня за плечи и нервно говорил, говорил, – этим двум тёткам удалось выбить его из колеи, я впервые видела его таким. Я много чего знаю, понимаешь, я много знаю такого, в чём у меня даже нет личного опыта. Потому что я просто вижу, я видящий. Но доказать мне нечем и рассказать некому, вот только ты… ты, наверное, могла бы понять… Как жаль, что скоро уезжать, как жаль, что мы только познакомились и уже расстаёмся…