– А ты сам-то какой? Чёрный, синий или красный?
– А я Моцарт, – он снова выдвинул ящик и достал из самой глубины – не коробку, а всего лишь одну круглую конфету с портретом на маковке. – Это меня угостили. Ещё до вашего заезда…
– Напополам?
Он понял и снова рассмеялся:
– Не надо быть такой буквалисткой. Ешь, она вкусная.
– Ты и сейчас её любишь?
– Кого?! А-а… Я же сказал. Не знаю. Я, может, и не любил ещё никого. Может, я и вообще не умею любить…
То был июль 90-го года, «моцартов» в наше сельпо ещё не завезли. Может быть, поэтому та конфета до сих пор кажется мне самой вкусной из всего, что я в своей жизни пробовала.
***
Равнодушие Пети ко мне было так очевидно – а времени осталось так мало, – что я решила выйти из игры, не дожидаясь её окончания. Так я могла сохранить хотя бы остатки женской гордости. (У девушки должна быть гордость!)
Тем более, утешала я себя, фактического материала я набрала уже достаточно. Кате Томуц расскажу, что мы с Петей попили чаю под шум ливня, а потом у нас был головокружительный секс. Я же писательница.
В день Петиного отъезда я даже не пошла провожать его до автобуса. И на следующий день, когда уехала Марья Генриховна, унеся с собою последний отсвет недавнего счастья, мы с мамой остались в «…Аллеях» одни-одинёшеньки…
Нет, вру. Всё было совсем не так.
То есть не совсем так. Я и вправду больше никуда с ними не ходила. Сказала, что ввиду приближения нового учебного года мне пора засесть за рекомендованную на лето литературу. (Это, кстати, было чистой правдой, которую все приняли с уважительным восторгом).
Так я и поступила. Взяв книжку, уходила туда, где их нога не ступала, за территорию, к роще, на уединённую поляну, где рос огромный дуб. Или ещё дальше, к развалинам старого храма.
Конечно, здесь было не без корыстных целей с моей стороны. Я всё ещё надеялась, что эти двое рано или поздно заметят моё отсутствие – должны же у них когда-нибудь иссякнуть общие темы! – и поймут, кого потеряли. (Поздно!) Но как-то раз, гуляя сама по себе, я встретила их где-то в районе заброшенной конной станции – и с радостью обнаружила, что мою печальную роль с успехом играет другой статист – бодрая Марья Генриховна. Очевидно, перспектива приближения момента, когда придётся делить условные конфеты, смущала обоих.
Может быть, поэтому я на сей раз не стала ломаться, а присоединилась к ним. Взрослые как раз обсуждали одну из самых популярных в нашем узком кругу тем. Как всё-таки жаль, тактично заметила Марья Генриховна, что «институт семьи» в последнее время пришёл в упадок.