Поначалу мне и самой было неловко – всё-таки я не раз слышала от взрослых, что мы, дети, такие фантазёры. Но со временем поняла, что Юлечку всё устраивает. Точнее даже, мои рассказы и привлекали её именно своей достоверностью. Чем скучнее они были, тем более завороженно она слушала, не замечая, как изо рта на фартук тянется ниточка слюны. Но вот однажды я разродилась натуральным экшеном, диким напряжением воли изнасиловав в извращённой форме свою убогую фантазию, – куда-то мы с человеком-невидимкой летели по воздуху, – и в наивысшей точке сюжетного конфликта вдруг обнаружила, что Юлечка зыркает по сторонам с самым что ни на есть социализированным видом.
Какое-то время мы ещё дружили, но было ясно, что наше общее дело близится к концу. Но и некоему началу для Юлечки, которая всё необратимее менялась в лучшую сторону. У неё завелись новые подруги, потом её отсадили от меня на перевоспитание какого-то хулигана, а потом и вовсе пришлось отправить человека-невидимку к отцу на съёмки. Впрочем, к тому времени я уже и сама в него не верила.
***
Не знаю, был ли у моих родителей какой-то общий круг, или же их круги просто соприкасались по касательной. Вроде бы работа отца была как-то связана с кинематографом, но это не точно – мама и до сих пор избегает вдаваться в подробности. Хотя он был намного старше, так что сейчас его, скорее всего, уже нет на свете. Но тоже не факт. Так что остаётся только гадать, как и где они могли познакомиться: одно время мама вела у нас в школе модный в те годы предмет «киноведение», но я и сейчас не уверена, что между этими явлениями есть какая-то связь.
Не могу судить я и о том, зачем они так долго сохраняли брак. Может быть, из-за меня, может быть – и правда – из-за странной, но глубокой любви отца к моей матери, как мне рассказывали; но, скорее, из соображений простого расчёта – женатого отца легче выпускали в заграничные командировки. Как бы там ни было, мама лучше б застрелилась, чем дала бы в каком-нибудь из этих кругов повод заподозрить, будто она ему неверна.
Вот почему, выезжая на отдых, она всегда брала меня с собой. Я побывала, наверное, на всех морях, какие только могли быть в то время доступны простому советскому ребёнку. Помню турбазу в Голубицкой и миролюбивое Азовское море; чуть более комфортную базу отдыха в Одессе и Чёрное море, полное сопливых медуз и светящихся в темноте креветок. То же Чёрное море, но уже со стороны Таманского полуострова, где ничего подобного не водилось, зато были большие круглые камни. Мама хотела набрать этих камушков для домашнего интерьера, и море разгневалось, ночью нашу палатку чуть не снесло грозой, и наутро мама вернула все камни на место. Можно вспомнить даже озеро Баскунчак, куда мы долго-долго шли через огромную соляную пустыню, и как я ревела, когда коварная жидкость, казавшаяся такой ласковой, попала мне в глаза. И конечно, знаменитую косу Финского залива, белый песок и корабельные сосны, и как высокий, загорелый блондин толкнул дверь туалета, где отсутствовала задвижка. Хуже всего было даже не то, что я не успела натянуть штаны, – а то, что блондин (моя тайная любовь), глядя мимо меня, буркнул: «А где Лена?» – и, получив от меня приблизительные координаты, равнодушно удалился прочь.