Дверь захлопнулась, оставив Льва
Давидовича в одиночестве. Троцкий огляделся, потом посмотрел на
перо зажатое в руке. Должно быть, он собирался что-то писать, но
вот что? И если собирался, то где бумага?...
Он встряхнул головой и попытался
восстановить недавние события, но почему-то не смог вспомнить
ничего, что происходило с ним после обеда. Да и обед этот был
сплошной насмешкой над едой: осточертевший печеный лосось с вареной
картошкой укропом и вечным, опостылевшим хуже горькой редьки,
мутным кисло-сладким соусом. Когда-то он любил лососину, но за
полгода в Норвегии успел ее возненавидеть. И этот вечный
кисло-сладкий соус! До сих пор во рту остался его противный
привкус. Он отпил чая, чтобы смыть гадкое послевкусие от обеда, но
это не помогло. И тут вдруг перед глазами что-то сверкнуло, словно
бы осколок зеркала под солнечными лучами. И тут же в ушах отчетливо
зазвучал мягкий, убедительный голос: «Вам грозит опасность. Вас
могут убить. Вам нужно быть очень осторожным…»
Троцкий резко обернулся, но в комнате
никого не оказалось. «Померещилось» – с раздражением подумал он,
снова поворачиваясь к столу. И чуть не вскрикнул от неожиданности:
прямо перед ним на столе лежал пистолет. «Браунинг».
Даже под страхом смерти Лев Давидович
не смог бы объяснить, откуда взялось оружие в кабинете, на его
рабочем столе. Чувствуя, как по спине пробежала холодный липкий
ручеек пота, он осторожно взял пистолет двумя пальцами, поднес к
лицу. Обычный пистолет, у него во время Гражданской был такой
же.
На вороненом кожухе затвора возник
ухмыляющийся рот:
- Ты не узнал меня, миин алт
приианд[15]? – спросил браунинг звонким шепотом. – А помнишь, как
мы с тобой?..
Что именно они делали вместе с
браунингом, Троцкий так и не узнал, потому что за окном вдруг
возникла жуткая харя. Она гримасничала, показывала синий распухший
язык, вращала огромными глазами без ресниц. Лев Давидович
щарахнулся назад, но харя, каким-то невероятным образом проникла в
комнату и принялась летать по комнате. И тут он вспомнил о
браунинге, который так и держал в руке. Торопливо щелкнул затвором,
вскинул пистолет…
Хари не было. Нигде. Троцкий
оглянулся. Точно пропала. Он взял со стола стакан с уже остывшим
чаем и допил его одним длинным глотком.
- В то вгемя, когда пголетагиат
задыхается под непосильным игом бугжуазии, – раздался за спиной
громкий картавый голос, – товагищ Тгоцкий чайком изволят
баловаться! Хогош, ничего не скажешь!..