Оба воздушных отряда добрались до Червоных хаток одновременно. И
сразу же стало ясно: у польских летчиков сегодня черный день. И-180
превосходил по скорости PZL-11 чуть ли не на двести километров, а
двуствольная 23-мм пушка и два крупнокалиберных пулемета не
оставляли шансов поляку, вооруженному всего лишь двумя пулеметами
винтовочного калибра. Что же до бомбардировщиков, то тут все было
еще хуже: польские истребители не то, что не могли пробить из
своего оружия титановую броню Су-2, а даже просто догнать его. А
тяжелые стволы в крыльях и оборонительный 12,7 мм пулемет Березина
вполне позволяли «сушкам» потягаться с поляками в воздушном бою.
Что же до PZL-23, то все было с точностью наоборот: три пулемета 7,
62 мм были слабенькой защитой против могучих «сто восьмидесятых»,
которые могли свалить поляка даже не общим залпом, а, к примеру,
поэкономив снаряды, одними БС[20].
«Ястребок» Орловского коршуном свалился на ведущего «карася» и
коротким залпом разнёс его в клочья. Выходя из пике, капитан
увидел, как горят два польских истребителя, но один, особо
настырный, раз за разом заходит «сушкам» в хвост и отчаянно
пытается сбить. «Непорядок», – подумал Орловский, бросая свой И-180
вверх.
Капитан Ожельский лупил по большевистскому самолету длинными
очередями, но тот был словно заговоренным: несмотря на то, что
трассеры постоянно касались темного силуэта в прицеле, красный
продолжал лететь. Ожельский, рыча, жал и жал на гашетку, совершенно
не обращая внимания на то, что творилось вокруг. И лишь когда
двадцатитрехмиллиметровый снаряд разорвался прямо на капоте,
разворотив мотор, капитан понял, что попал. И, кажется, пропал. Он
еле-еле успел выпрыгнуть из кабины мгновенно вспыхнувшего PZL,
рванул кольцо парашюта и закачался в стропах, молясь, чтобы русские
не решили расстрелять его в воздухе.
Его не расстреляли в воздухе: советским пилотам вряд ли могла
прийти в голову такая «остроумная» мысль. Но по приземлении капитан
Ожельский, не успев подняться на ноги, получил сокрушительный удар
прикладом по шее и потерял сознание. Очнулся он в каком-то сарае,
уже связанный по рукам и ногам. Рядом с ним скучали еще несколько
героических польских авиаторов, ровно в таком же положении.
Со скрипом распахнулась дверь, и в сарай вошел молодой парень в
овчинном зимнем комбинезоне. Он внимательно оглядел всех пленников,
усмехнулся, спросил: «Ну, что, курвы? Долетались?» и вышел прочь,
оставив поляков в полном недоумении. Их что же даже допрашивать не
будут?!