Она была маленьким и довольно хрупким ребенком, настолько хрупким, что родители боялись за ее жизнь, так что местный священник поспешил окрестить ее Марией Кристиной Яниной Скарбек через две недели после рождения. Пять лет спустя Кристина повторно прошла этот обряд в Бенчковице, куда ее родители перебрались в 1913 году. Запись об этом повторном крещении удивительным образом сохранилась, несмотря на череду войн и неоднократную смену власти. Написанный по-русски, этот документ датирован по юлианскому стилю, принятому в России, и григорианскому, характерному для польских календарей: то есть 17 и 30 ноября 1913 года [2]. Церковь не признает повторного крещения, но родители Кристины – не слишком верующий католик и не соблюдающая обрядов еврейка – давно хотели устроить для дочери более эффектную церемонию, чем торопливый обряд, совершенный под угрозой возможной смерти младенца. Отъезд из Варшавы и новый приход сделали такой план осуществимым.
Два свидетельства о крещении, разделенные пятью годами и представляющие три даты, стали своеобразным знаком в судьбе Кристины. Сохранилось единственное свидетельство о смерти, частично напечатанное на машинке, частично заполненное от руки в Кенсингтоне (Лондон). Там она названа «Кристиной Грэнвил», ее социальный статус обозначен как «в разводе»; и, хотя свидетельство датировано 1952 годом, возраст указан 37 лет. Где-то между 1908 и 1952 годами, между Варшавой и Лондоном, между жизнью и смертью она сменила имя и гражданство, оставила позади двух мужей и многочисленных любовников, завоевала международную славу, но пережила крушение карьеры и вычеркнула из жизни семь лет.
Отец Кристины, граф Ежи Скарбек, был очаровательным мужчиной. Кузины описывают его темную привлекательность и «соблазнительные усики», а племянницы утверждали, что он был «очень красивым – особой, патрицианской красотой»; он обладал завидной способностью завоевывать колоссальную популярность среди друзей-мужчин, будучи неотразимо привлекательным для женщин, которые постоянно окружали его [3]. Но темная красота графа сочеталась с не менее темными намерениями. Он был характерно для аристократа высокомерен и порой груб.
Ежи Скарбек вел жизнь человека с привилегиями, типичную для помещиков и весьма далекую от борьбы за существование, с которой сталкивалось большинство поляков в конце XIX века. Граф с детства был «хозяином», которому прислуживали лакей и дворецкий – они были частью его мира. И все же Ежи Скарбек был не вполне графом.