Я с тобой ссорюсь, время, навсегда
Или ушёл он – и забыл вернуться?
И по пути чем-то увлёкся?
И что-то лёгкое и светлое он встретил?
…Договорили мы или не договорили о главном с отцом? Как по-моему, я о главном у него спросил, ещё летом: как чувствует – выполнил свою миссию?
Его мгновенное и абсолютно утвердительное: «Да!»
Меня он не спросил и не спрашивал позже в последние годы, что я хочу делать? Весь был уже в своих недоделках, в Ванькиной астме, да и свои дела сердечные – отдышка и вечная боль в ногах его уже не отпускали. Чтобы жить, надо было ходить и лежать одновременно… И даже написал мне в письме: «Здравствуйте навсегда!» В 1992-м ему 58, как мне в 2013-м. Это период подготовки батиной выставки «Удивительное в камне», его личного дебюта, как музейного – ещё раз! – Музейного Человека с больших букв. Потом, перед самой смертью, он снова создал музей – книгу стихов разных поэтов о горах «Наши горы рифмованной строкой». И ещё до этого – два музея: путеводитель по горам и видеофильм о горах с его незабываемым вступительным словом «Я безмерно завидую горам…». А перед этим был создан музей альпинизма, а перед книгой стихов – восстановление альпиниад. Конечно, не в одиночку: друзей и соратников у него было бесчисленное войско. И все эти прекрасные дела – общий, дружный, невообразимый для меня труд беззаветно преданных горам таких людей, как батя. Но именно выставку руд и минералов и свой юношеский взлёт в геологии – это он всегда отмечал особо. Как я понял, это и было главным в сюжете его жизни, как он мне и Насте в июле 2012-го твёрдо ответил.
То есть батя понимал, что я со своими «пьесами», свалившимися мне на голову, – ну, и ему – что я только-только нашёл то, что сам не знаю, для чего оно мне это новенькое-то и надобно по большому счёту. Что ж тут спрашивать? Но как-то отец решил показать, как легко рубить дубовые чурбачки. Я даже не сразу понял, что он просто забыл, что я уже как десять лет живу в деревне. Но фраза с топором в руке: «Это тебе не твой театр Галины Волчек!» – эта фраза выдала его: то ли, что это ли твоё дело, сынок? – то ли, что он и сам что-то не успел в этом «театре»? То есть можно сказать, что в принципе за меня не волновался. Так что, всё может быть: его юношеское открытие в геологии и геологическая выставка коллекции удивительных камней, мои двадцатилетние охи-ахи и шестидесятилетние опусы в ролях – всё это из одного бинома времени. А вот за Ваню весь исходил душой, и очень боялся потерять больного внука.