Под пропитанной потом холщовой рубашкой у меня оказался большой, скрученный из какой-то старой простыни «памперс». Ну что сказать, моё оживление не прошло даром, «памперс» был использован по назначению.
Меня усадили в корыто, и Анфиса Васильевна начала меня поливать из ковшика, предварительно смешав воду в тазике.
А я молчала и рассматривала не свои ноги, аккуратные маленькие стопы, ноги были нездорово худыми, но по тому, что я увидела, можно было точно сказать, что омолодилась не меньше, чем на полвека, а то и больше.
Анфиса Васильевна, видимо была женщина словоохотливая, поэтому всё время, что она меня мыла, она говорила, и даже то, что я ей не отвечала, её совершенно не смутило.
— Это хорошо, барыня, что вы сегодня проснулись-то, видно, бог вас любит, а то ведь, — и Анфиса Васильевна снизила голос о шёпота, — завтра-то Иван Петрович велел вас в богадельню определить, а та-ам, — женщина даже на стала заканчивать, просто протянула слово «там» так, что стало понятно, что туда отправляли умирать.
Слушать мне было интересно, но я пока побаивалась задавать вопросы, надо было разобраться, где я, кто я, и что произошло.
Кожа на руках и ногах у меня была мягкая без мозолей, это означало, что физическим трудом это тело особо не занималось, да и то, что Анфиса Васильевна назвала меня барышней, указывало на то, что я могла находиться, вообще, в каком-то прошлом и, возможно, даже относится к какому-то сословию.
Но я пока старалась об этом не думать потому как никогда не верила в сказки.
Я выросла в стране, где всем говорили, что бога нет, а религия, это «опиум для народа», правда в последние годы все вдруг резко стали верующими, и иногда глядя по телевизору, как чиновники стоят многочасовые пасхальные службы, мне хотелось ругаться, что тяжело, наверное, думать о душе, глядя на мир из окна служебного автомобиля.
— Деньги-то ваш жених последние месяц назад внёс, а неделю назад, приезжал, красивый такой и, посмотрел на вас, послушал, значит, Ивана Петровича, что не жилец вы, да и сказал, что он собирается жениться и оплачивать ваше содержание больше не может.
Анфиса Васильевна тяжело вздохнула, и вдруг погладила меня по мыльной голове:
— А ведь Иван Петрович, и маменьке вашей писал, да пришёл ответ, что уехали они, не знаю, за границу иль ишо куда, а только тоже никаких денег больше не платили.