Берхард вышел из
тени. Должно быть, он укрывался в щели между складами, прячась за
старым хламом и обломками камня. Гримберту оставалось лишь покачать
головой. Воистину, Берхард может казаться неказистым оруженосцем,
но это целый кладезь талантов под одной личиной. В течении доброго
часа находиться в считанных метрах от четырех рыцарей, оснащенных
хитроумными чуткими датчиками, не выдать себя и оставаться
незамеченным – неплохое достижение даже для опытного лазутчика, не
то что для старого слуги.
- Твои орудия?
Не льсти себе, Паук. Ты не разглядел бы меня даже если бы я вздумал
отлить на твою ногу. Что с тобой? Ты делаешься невнимателен именно
тогда, когда не можешь себе этого позволить.
Гримберт
ощерился, поблагодарив судьбу за то, что Берхард сейчас не может
видеть его лица.
- Сенсоры
неважно себя ведут, - пожаловался он, - Возможно, из-за того скачка
напряжения во внутренней сети, что чуть не оставил меня без связи.
Когда выдастся время, нам надо будет…
Берхард покачал
головой.
- С твоими
сенсорами все в порядке, - заметил он, - Я сам настраивал их на
прошлой неделе. Они стары, изношены, но пристойно работают.
Проблема не с ними, а с тем, к чему они крепятся. Проблема с тобой,
Паук.
У Гримберта не
было возможности прикрыть глаза, как это иногда делают люди в
момент душевного утомления. Вместо этого он на несколько секунд
потушил механические глаза «Судьи», оборвав сигнал, транслируемый
ими в его мозг. Несколько секунд полной темноты.
- Я немного
устал, - признал Гримберт, - И вымотан. Это верно. Три дня с
гвоздем в голове…
- Шесть дней, -
жестко поправил Берхард, - Шесть дней ты не вылазишь из доспеха.
Твои мозги скоро спекутся всмятку, а тело покроется зловонными
язвами.
Он был прав.
Длительная нейро-коммутация требует платы за свои услуги. Шесть
дней со штифтом в голове означают самое меньшее неделю мучительной
боли в затылке, от которой хочется выть во всё горло, и от которой
не помогает даже морфий. А еще – судороги в отвыкшем самостоятельно
двигаться теле, ужасное несварение, перемежающееся кровавым
поносом, и приступы головокружения, такого сильного, что невозможно
оставаться на ногах. Уж не говоря о пролежнях и грязи – Гримберт
иногда и сам ощущал отвратительный запах собственного
тела.
Отключиться.
Найти в монастыре место поукромнее и вытащить из затылка чертовы
гвозди, пока то, к чему они прикасаются, не превратилось в кусок
запеченных и сморщенных мозговых оболочек. Кажется, тело Гримберта
даже шевельнулось в своем стальном коконе.