- Достойный
обет! – пробормотал Франц, - Это… достойный рыцаря обет!
Ягеллон
покосился на юного рыцаря с неодобрением. Тот явно хлебнул лишнего
и, хоть еще сохранял надежное положение за столом, взгляд его
немного расфокусировался, а язык ощутимо заплетался. Что ж, подумал
Гримберт с мысленной ухмылкой, мальчишка еще поблагодарит судьбу за
то, что выбрался из доспехов. Немного в мире есть менее приятных
вещей, чем необходимость освободить желудок в тесной
кабине…
Томаш обвел
сидящих взглядом. Его неестественно бледный глаз казался затянутым
слепым бельмом, однако выдерживать его прикосновение оказалось
непросто, даже Шварцрабэ перестал улыбаться на несколько
секунд.
- Все придворные
пришли в восторг. В ту пору как раз установилась мода на всякого
рода обеты, а прекрасные дамы млели от подобного рода историй. Я
уже тогда назвал сира Сигирка идиотом, но все прочие были на его
стороне. Маркграф Моравский, в знамя которого входил сир Сигирик,
даже объявил о готовности устроить шикарное торжество в честь
своего вассала.
Томаш замолчал и
молчал неоправданно долго, бессмысленно двигая кружку по столу
увечной рукой. Никто из рыцарей не осмеливался заговорить, точно
опасаясь перебить неспешный ход его мысли.
- Так уж
совпало, что следующие три недели или около того я провел в Брно.
Моему «Жнецу» требовался капитальный ремонт и замена редукторов,
так что я торчал при дворе маркграфа, как последний дурак. На меня
и так там смотрели, как на бродячего пса, ну да это к делу не
относится… Я видел, какой переполох воцарился во дворце, когда
дозорные с башни закричали о приближении сира Сигирика. И сир
Сигирик явился. Вошел в тронный зал, печатая шаг, и все увидели,
что паломничество стало для него отнюдь не легкой прогулкой. Доспех
был обожжен и покрыт вмятинами, однако держался ровно и с
достоинством. Сир Сигирик молча занял место в центре залы и дал
всем присутствующим возможность чествовать его. Правду сказать,
держался он как настоящий герой, молча и с достоинством. Не
бахвалился, не живописал опасности, не унижался в ложной
скромности. Молча выслушал бесчисленные похвальные речи и
прочувствованные благодарности. Не шевельнулся, пока оркестр
маркграфа услаждал его слух изысканной музыкой. Даже во время
роскошного пира, устроенного в его честь, остался недвижим аки
статуя.