- Ты же знаешь, что у меня есть рычаги, - иду ва-банк, и в его глазах мелькает зерно сомнений.
- О чём ты? – поднимается с места, снимая пиджак, а потом растягивает галстук, бросая его рядом с собой, и расстёгивает несколько пуговиц. Совсем, как раньше, только с огромной разницей: теперь он мне НИКТО. Хотя нет, поправочка: по документам – муж, по ощущениям – дрянь, которая не стоит любви.
Молчу, просто выжидательно смотрю на него. Что называется, кто кого.
- Назови имя, - требует.
- Не хочу мериться с тобой членами, Гущин.
- Папаши нет, - напоминает, будто я могу забыть, что осиротела на половину. Для меня это огромная утрата, потому что мы были близки с отцом. Партия в шахматы по выходным, родительские объятия. Я была папиной дочкой, которую он научил быть сильной. – И он не может заставить меня жить с тобой.
Его слова обжигают, и на долю секунды спирает дыхание.
- Что ты сказал?
- Что слышала! – хмыкает он, подходя к бару. Копошится там, а я думаю о том, как он поедет в нетрезвом виде. Не хочу оставаться с тем, кого ещё утром называла мужем. Его маска спала вместе с уходом моего отца.
- Я давно хотел уйти, но этот старый пид… был против.
Беру диванную подушку, обхватывая её, и сминаю, пытаюсь передать всю ненависть, что накопилась внутри. Не поворачиваюсь, говорю из-за плеча, смотря в яркое пятно триптиха на стене напротив.
- Ещё раз выскажешься в подобном ключе о моём отце – я убью тебя.
Голос такой, будто я ему говорю, что макароны в холодильнике или его рубашка поглажена.
- Ого! – звучит его лживый смех. – Угрозы пошли!
- Предупреждения. Или ты думаешь, что ты король жизни и тебе всё можно?
Нельзя к шакалам поворачиваться спиной, они могут напасть только, когда не видят оскаленных клыков. Гущин – шакал во плоти. Как часто влюблённые женщины ничего не замечают. Только к чему жизнь, когда постоянно на пороховой бочке, в ожидании, что тебя предадут?
- Кажется, тебе нужна была дочь, - внезапно звучит голос над моим ухом, и чувствую, как проминается позади спинка дивана. – У меня-то уже есть, Юленька, - нарочито ласково выдыхает в мою сторону слова. – А у тебя?
Дочь. У него дочь, а у меня отцовские похороны, муж-козёл и Анечка в подвешенном состоянии. Сглатываю, чтобы справиться с эмоциями, потому что перед глазами подставка с ножами, что стоит в паре шагов на кухне. И я готова вставить один из них Захару в шею, чтобы только он заткнулся.