– Капитан Блай готова загубить невинную душу ради этого супа, – подтвердила Шик.
Хэдли поставила готовую тыкву на камин, зажгла вставленную внутрь свечу. Уже четыре светящиеся тыквы ухмылялись на мраморной полке. Джослин смотрел на них, хмурясь всё сильнее.
– Но только по средам, – улыбнулась Хэдли. – В остальные дни недели она не требует овощей и довольствуется младенцами.
На лестнице послышались шаги миссис Мерл, и она вошла в гостиную со сконфуженным видом.
– Моя сестра сказала, что не потерпит даже мужского духа в доме. Мне очень жаль, мой бедный мальчик. Таковы наши правила.
– Может быть, я сам с ней поговорю? Попробую убедить ее, что не замышляю ничего дурного.
– Легче убедить Дж. Э. Гувера и его ФБР не шпионить за Америкой, – хихикнула Шик.
– Или удава станцевать степ.
– Не забывайтесь, Истер Уитти. Еще одна дерзость, и я буду вынуждена вас уволить.
– Вы меня двенадцать лет увольняете, миссис Мерл. Никого в Нью-Йорке столько не увольняют.
– Ладно… – уныло вздохнул Джослин. – Пойду попробую сунуться в этот отель.
– Оставьте сундук. Пусть побудет здесь, пока вы не устроитесь.
У двери он вдруг замешкался. Круто развернулся.
– Сундук. Я тут подумал… Моя мама… Может быть…
Опустившись на колени перед сундуком, он принялся лихорадочно расстегивать ремни. На глазах у всех поднял крышку и, волнуясь всё сильнее, стал вытаскивать содержимое.
Запрыгали по полу книги, посыпались партитуры, полетели свитера, из стопки пижам выпала упаковка шоколадных треугольников «Тоблерон», плюшевый олененок покатился кувырком и скрылся в куче одежды. Джослин вынырнул, победоносно подняв руки – в каждой была зажата стеклянная банка.
– Вот!
Он встал, потрясая банками, в которых плескалась густая жидкость.
– Я так и думал. А ведь я не хотел. Она настаивала… Говорила, чтобы не болталась в сундуке моя музыка, метроном, коробка с канифолью и всё такое, понимаете? Плюшевого олененка тоже она подсунула. И батончик. Она вообще-то боится, что я буду тосковать по дому. Или по ее стряпне. Или по всему вместе. Мама непревзойденная повариха и вечная наседка. Стоило мне отвернуться…
Ошеломленные девушки молчали. Тем более что говорил он по-французски, перемежая свою речь взрывами смеха в потолок.
– Кто не пробовал супов моей мамы, тому незнакомы радости жизни!
Манхэттен дотянулась до ближайшей банки, прижалась к ней носом, встряхнула, вызвав внутри маленький жирно-зеленый водоворот.