Глеб позвонил в дверь. «Тиль-тиль-тилиль» – прозвучал звонок. За дверью послышались робкие шаги.
– Кто там? – настороженный детский голосок. Глазок на секунду закрыла тень.
– Я, Наташка. Глеб. Открывай.
Дверь открылась. Наташа еще не успела переодеться и стояла перед ними в блузке и школьной юбке. Волосы были подстрижены в каре и перехватывались заколками. Карие глаза смотрели настороженно.
– Привет! Знакомься, Наташка. Это Саша.
– Твоя девушка, что ли?
Глеб и Саша переглянулись. В глазах Глеба стояли смешинки.
– Да, я его девушка, – обреченно сказала Саша мрачным тоном, – или что-то вроде того.
Глеб незаметно для Наташи иронически поиграл бровями, улыбнулся, но ничего не сказал.
– Чай будете пить?
– О! Чай! Супер! – Глеб снял свою куртку, принял куртку от Саши и повесил на вешалку, – Слушай, а можно я пока Саше вашу с Настей комнату покажу?
– Это зачем еще?
– Да что тебе, жалко, что ли?
Глеб демонстративно обнял Сашу за талию и повел через гостиную в дальнюю комнату. Наташа рысью бросилась в свою комнату, пытаясь опередить непрошеных гостей.
Комната Насти и Наташи была именно такой, какой бывают комнаты девушек-подростков: куча сувениров, игрушек, дисков, журналов и книг вперемешку с одеждой в неубранной постели. Наташа, покраснев, бросилась хватать вещи с кровати и швырять их в шкаф.
– Глеб, – шепотом сказала Саша Глебу, – чтобы осмотреться тут и поискать опасные вещи, мне понадобится как минимум полчаса. А то и больше.
Глеб кивнул.
Пока Наташа спешно прибиралась и приводила в порядок свою постель, Саша неторопливо оглядела комнату. Кровать Насти, стоящая у окна, была аккуратно застелена полосатым покрывалом. На чисто протертой тумбочке лежали стопкой сложенные книги. Саша представила себе, как мать Насти, усталая после работы, приходит в эту комнату, аккуратно складывает вещи в стопку, протирает любовно тумбочку, застилает кровать, стараясь разгладить складки, а потом, присев на стул, закрывает глаза руками и прислушивается к звенящей тишине, которая царит в комнате. От прибранного письменного стола Насти, от ее бережно развешенной на стуле кофточки струилась такая материнская нежность и забота о своем несчастном больном ребенке, что Саше стало неловко за свои подозрения в отношении родителей Насти. И даже за свое присутствие здесь. Она почувствовала себя непрошенной гостьей в обители материнской скорби и любви.