Я в обморок падать не собиралась (только если от голода и изнеможения), а заорала просто с испугу. Ну, никак я не ожидала, что у меня в камере, оказывается, есть соседи. К счастью, хотя бы охранник не вернулся на мой вопль. Наверное, решил, что так у меня проявляется радость от употребления тюремного обеда. Я же, опомнившись от испуга, бросилась спасать свою единственную еду.
Но не тут-то было. Проворный зверёк схватил хлеб и понёсся в противоположный угол, шмыгнул под солому. Только и успела заметить тонкий хвост.
Вот за хвост-то я и схватила вора. Успела-таки! Это ж надо, как вроде бы совершенно убитый организм может вдруг среагировать! Поразительно! Буквально полчаса назад я и дышала-то с трудом, а теперь изловила крысу голыми руками.
Впрочем, слишком обрадоваться я не успела. Хвост оказался чересчур тонким, я не удержала его. Нахальный грызун скрылся в соломе. Но я не сдалась. Стала разгребать лежалые стебли, пытаясь всё-таки найти управу на своего обидчика. В считанные секунды разрыла весь угол. Увы, мерзкий крыс успел улизнуть в одну из щелей под стеной, прихватив с собой добрую часть наворованного.
Однако кое-что мне всё-таки осталось — и небольшой кусок сухаря, который просто не пролез в щель, и ещё один крохотный предмет. Он лежал аккурат под соломой в щели между двумя камнями на полу. Тот, кто его туда положил, вряд ли рассчитывал, что однажды предмет найдётся, но всё же надеялся. А надежда — это последнее, что у нас остаётся, когда остальное у нас отбирают.
Забыв о хлебе, я протянула руку и вытащила из камней маленький прямоугольник — письмо, написанное на какой-то особой бумаге, какой мне ещё не доводилось держать в руках, и сложенное в несколько раз для компактности.
19. Глава 12.
Затаив дыхание, развернул листок. Прищурилась, вглядываясь в чей-то красивый элегантный почерк, но едва ли разобрала слова — слишком уж темно было в этом углу. Пришлось вернуться обратно к решётке, куда ещё доставал отсвет факела. И даже с таким освещением читалось с большим трудом — за тонкой вязью просматривалось дрожание руки. Автор письма писал то ли торопливо, то ли ещё какие-то обстоятельства помешали сделать это спокойно и разборчиво. Я напрягла все силы, чтобы понять смысл написанного:
«Кажется, я умираю… Так сказали младшие служительницы… Я слишком слаба, но не это меня заботит. Мой ребёнок… Мне сказали, он родился мёртвым, но даже не дали прижать его к груди, попрощаться. Просто забрали маленькое тельце и унесли.