Нянюшка замолчала, переводя дух; слёзы не останавливались и текли по её щекам.
— Зимой приехали хранцузы из самого Парижу, торговые дела были у них с князем, — продолжила Аглая, немного успокоившись. — И вот однажды воротился Александр Григорьевич домой весёлый, довольный. Мол, контракт заключил выгодный с хранцузами, вечером праздновать собрались в ресторации, где в гостинице те иноземцы нумера снимали. Маше сказал, чтобы готовилась, с ним поедет на ужин. Она так обрадовалась — давно никуда с мужем не выходила, всё по дому хлопотала да с Анечкой занималась. Платье лучшее надела, причёску красивую ей Марфа сделала.
И женщина снова замолчала. Я не торопила Аглаю, понимая, как тяжело ей даётся этот рассказ.
— Машенька сказывала, что сначала всё хорошо шло. В ресторации гостей сытно кормили, поили, музыканты играли, даже танцы устроили. Граф Третьяков там, конечно, тоже был, — вздохнула нянюшка. — Машенька говаривала, настроение у неё игривое стало, веселилась от души, общалась со всеми, а потом вдруг почувствовала себя нехорошо. Мужу не сказала ничего, тот занят был разговорами, и ушла в уборную, а когда вышла, встретила Бориса в коридоре. Тот заметил, что ей дурно, и вызвался помочь, предложил отвести в свободный нумер, чтобы Маша отдохнула там. Обещал вызвать лекаря и сообщить князю. Она и согласилась на беду свою.
— Кажется, я догадываюсь, что произошло дальше, — решила я высказать свою версию, видя, что моральные силы у Аглаи закончились. — Похоже, Машу опоили дурманом: сначала наигранная весёлость, а потом ей стало нехорошо. Третьяков отвёл её в комнату, лекаря, конечно, не вызвал. Вместо этого он уложил княгиню в невменяемом состоянии на кровать, платье снял, да и сам, наверное, разделся. Князю кто-то шепнул на ушко, что его жена с графом поднялась наверх. Тот и появился в самый пикантный момент.
— Ох, почти так и было, — кивнула нянюшка. — Только платье Борис ей не снимал, просто юбки задрал, а сам портки спустил. Думаю, Машеньку и в самом деле чем-то опоили.
— Как же князь не понял, что жена не в себе? — насторожил меня этот момент.
— Князь тогда озверел, увидев стонущую жену на кровати с задранными юбками и Бориса рядом без портков. Если бы не Алексей Николаевич Потапов, который следом поднялся, князь бы точно убил графа. Алексей сдюжил с другом и выволок его из нумера, чтобы, не приведи господь, тот смертный грех на душу не взял. Алексей Николаевич всё это потом на суде рассказывал.