— Нет, не кажется, — отвечает она. — Вам будет намного комфортнее в собственном доме, если этот комфорт будет создавать тот, кто хорошо знает ваши предпочтения.
— Ладно, допустим, — допиваю чай и отставляю чашку. — А теперь скажи, зачем это тебе?
— Что, простите? — хлопает ресницами.
— Не придуривайся, — морщусь, — ты могла устроиться в любое другое место. Но ты пришла именно сюда, в особняк. Зачем? Почему тебе понадобилась именно эта работа?
Роберта молчит, отводит глаза, затем снова возвращается взглядом к моему лицу.
Дожимаю.
— Ты молодая современная девушка, нахера тебе вот это «дон», «синьор»? Пердун Луиджи, который тобой помыкает? Я, который может тебя трахать где хочет и когда хочет?
— Это из-за Рафаэля, синьор, — отвечает она, понижая голос. Теперь он звучит монотонно и глухо. — Я могу работать через неделю, а свободную неделю проводить с сыном.
— Ты говорила, он ходит в детский сад?
— Это специализированная группа. Она часто на карантине, потому что дети болеют. А на няню у меня нет денег. И не каждая может справиться с моим ребенком.
— А что с твоим ребенком не так? — спрашиваю удивленно.
— Вы не заметили? — она кажется уязвленной, и это меня еще больше удивляет. — Он слишком активный, не может усидеть на месте, ему все время надо куда-то бежать. А ему нельзя.
Она замолкает, переводит дух. Кусает губы. Сейчас расплачется?
— Нельзя? Почему?
В груди словно наваливается тяжелый камень.
Мне не хочется это услышать.
Но я это слышу.
— У Рафаэля врожденная недостаточность митрального клапана. Это...
— Я знаю, что это, — обрываю ее, — у моего брата был такой же диагноз.
Камень давит, ворочается. Больно, сука.
— Вашего брата нельзя было оперировать, синьор, — голос Берты звучит все тише. И глуше. Он словно отдаляется, и я наклоняюсь вперед, чтобы лучше слышать. — Раэлю можно будет сделать операцию, когда ему исполнится пять. До этого времени нужно его ограничивать, следить, чтобы он не носился как угорелый. Вы же видели, какой он...
— Видел... — мне почему-то становится тяжело говорить, я еле ворочаю языком. — Тебе следовало не устраивать со мной долгие переговоры, а сразу все рассказать, Роберта. Завтра же отвезем ребенка в клинику, его обследуют... Я оплачу все лечение.
— Спасибо, синьор, я уже обследовала его в хорошей клинике. У меня есть деньги, бабушка оставила мне небольшое наследство. Мне нужна работа и возможность быть рядом со своим ребенком. Чтобы он был у меня на глазах... — она говорит, а ее голос отдается в голове эхом.