— Все нормально, не переживай, — шумно сглотнув, облизывает пересохшие губы. — Богдан, — говорит она, глядя на меня и делает шаг ближе. Ее голос дрожит, но не срывается, — мне срочно нужно поговорить с тобой. Это важно.
Янис настораживается, я смотрю на нее, пытаясь понять, что за этим стоит. В ее глазах нет паники, но есть что-то хуже — тревога, которая явно уже не первая минута гложет изнутри. Что такого ужасного может произойти, что касается меня?
— Конечно. Присаживайся. Что случилось?
— Мы же в новый сад ехали, чтобы узнать, могу ли я туда двухлетнего ребенка записать, — бросает нервным тоном. — Блин, Богдан! Мелисса случайно беременна не была, когда ты… вы разошлись.
— К чему этот вопрос?
Не понимаю, зачем Айлин вдруг решила открыть эту тему. Но… Она будто сорвала с души занавес и впустила свет, в котором нет тепла. Лицо Мелиссы — чистое, беззащитное, глупо доверчивое — встает перед глазами так отчетливо, словно она стоит в полуметре от меня. Те глаза... такие ясные, будто никогда не видели боли, хотя я точно знаю: она ее чувствовала, и не раз, когда была со мной.
И в ту же секунду меня начинает колотить от нервов и… волнения, которое мне совершенно не знакомо. Я не привык трястись, когда появляются проблемы или же обсуждается тема, которая может сильно изменить мою жизнь. Но сейчас… что-то идет не так. Заводские настройки подводят. В висках звенит, в груди все сжимается, дыхание рвется на части. Я не готов. Не к воспоминанию о ней, не к себе тогдашнему. Это боль, которую я сам выбрал. Сам оставил ее. Сам ушел.
Я тогда Мелиссе ничего не сказал. Хотя должен был дать понять, что так будет лучше, что это единственный выход на тот момент. Ей нужно было жить спокойно, а не утопать в проблемах, которые создались бы из-за меня. Я спасал не нас — я спасал ее от себя. И теперь каждый раз, когда ее образ всплывает в памяти — особенно лицо и глаза — я будто снова стою там, в той гостиной, где произнес вслух свое решение и выбрал исчезнуть.
И что самое хреновое… Ощущение того, что я поступил тогда неправильно, с годами оно стало колючее, острее. Потому что я до сих пор не знаю, простила ли она меня. И не уверен, простил ли я сам себя.
Такую, как она, безусловно влюбленную в меня, я никогда в жизни не встречал. Да и не встречу никогда. Потому что стало все равно на собственную судьбу.