С лайнера ударил ослепительно белый
конус света, и на марле словно на экране появилось изображение.
Сперва показали парады в Москве и Риме, демонстрацию в Берлине,
бескрайние поля в России и какие-то заводы в Германии и Италии.
После долго выступали Сталин, Тельман и Муссолини, а с борта
лайнера через мегафон выкрикивали перевод. И кульминацией стал
художественный фильм «Москва
смеется»[12].
К этому моменту в порту уже было не
протолкнуться: докеры, рыбаки, матросы с других судов. А кроме того
– таможенники, полицейские, шлюхи, бродяги, даже воры и огромное
число тех, кто просто пришел в порт поглазеть на удивительных
коммунистов. Шныряли вездесущие мальчишки, хихикали жеманные
девчонки, строившие глазки морякам возле арки, переминались с ноги
на ногу смущенные парни… И в этот момент им всем открылась веселая
сказка.
Песни были непонятны, но мелодичны и
легко запоминались. А уж смешные похождения героев Утесова и
Орловой сразу завладели вниманием зрителей. Из порта неслись
громовые раскаты такого хохота, что, казалось, от него обрушится
статуя Христа Искупителя и засыплет обломками город. Если тот
раньше не рухнет сам от этого веселого и радостного смеха…
На следующий день в порт прибыла
первая партия ребятишек, отправляющихся за океан. А вместе с ними –
с полсотни крепких юношей и девушек лет четырнадцати-шестнадцати и
десятка два взрослых. Это вроде как было неправильно – речь ведь
шла только о детях, так что наперерез неподходящим пассажирам
дружно ринулись таможенники, пограничники и полицейские. Им
навстречу шагнуло человек десять моряков из числа дежуривших возле
кумачовой арки. Толпа коротко вскипела, подалась вперед, предвкушая
побоище, но…
Драки не было. Да и быть не могло:
столкновение с советскими закончилось, практически не начавшись.
Штук пять особо ретивых полицейских, решивших замахнуться своими
дубинками на моряков и их гостей, вдруг ощутили, что лежат на
причале, перед глазами у них отплясывают самбу небесные звездочки,
а весь организм разрывает дикая, нечеловеческая боль. От такой боли
хотелось кричать, выть, орать благим матом, но обнаружилось, что у
каждого голос куда-то исчез. У единственного пограничника,
попробовавшего угрожающе поднять винтовку со штыком, оружие
моментально изъяли, разрядили, отомкнули штык, вынули затвор и
вернули назад все по отдельности. А стоявший рядом румянощекий
здоровяк укоризненно погрозил пальцем таможеннику, лапнувшему было
кобуру, и пророкотал утробным басом: