— Господин Кастелл Монс, значит? —
вполголоса обратился Игни к портрету в траурной виньетке. — Будь ты
живым, я бы посмеялся над тем именем, за которым ты прятался... Чем
же ты так не угодил местной публике, господин Кастелл Монс? Что за
таланты принес на тарелочке господину Талли?
Человек на портрете таил улыбку в
уголках губ. Он ещё не знал, что его жизнь оборвется так странно и
бесславно: в одну из промозглых ночей в разгар Разлива, в пустом и
холодном пабе для нетребовательных посетителей.
Игни поймал на себе чужой
внимательный взгляд. Какое-то время шёл себе дальше, как ни в чем
не бывало, а затем остановился рядом с чистильщиком обуви. Старик в
потерявшем цвет плаще с заплатами поверх заплат оживился, поднял
седые кустистые брови.
— Жел-те навести блеск, милсдарь? —
невнятно уточнил он, задирая голову и подслеповато щурясь.
Игни сел на заботливо подложенную
дерюжку поверх сиденья трехногого табурета. Наклонился поближе к
старику, от которого пахло затхлым бельем, кислой капустой и
перебродившей вишневой настойкой.
— Я оглядываться не буду, почтенный.
А вы внимательно смотрите по сторонам. Потом укажете, какой человек
слишком навязчиво приглядывается ко мне.
Игни дождался, пока водянистые глаза
потерявшего интерес к происходящему старика озарит осознание.
Заёмная ярость, отравляющая кровь после того, что случилось
накануне, требовала выхода. Игни разрывало от желания помочь
уставшему мозгу да так, чтоб старик надолго запомнил урок, но
решительных мер не потребовалось. Чистильщик обуви многозначительно
крякнул, сдвинул в сторону ящик, на котором грел свой тощий зад в
куске замызганного ватного одеяла.
— О, милсдарь, я понял, — забормотал
старик. — Я понял, милсдарь, вы из этих...
Из каких «из этих» Игни уточнять не
стал, чтобы не услышать в ответ какого-нибудь оскорбления, после
которого сдерживать гнев уже не получится. Поставил ногу на
подставку, раскрыл газету, и углубился в чтение. Чужой недобрый
взгляд не долго сверлил затылок. Кольнул и пропал. Игни поздравил
себя с тем, что напрасно потратил чертвертак на полировку и без
того тщательно вычищенных сапог, и тут старик, прекратив терзать
сбитый мысок полустертой щёткой, неожиданно внятно проговорил:
— Это человек короля. Гвардеец.
Игни аккуратно сложил газету. Убрал
в глубокий карман. Достал бумажник, открыл отделение для мелочи.
Оценил, что там тоже негусто. Решил, что четвертак стоит дороже и
требовательно насупил брови.