– Э-э… как? Ах, ну да. В шестом корпусе, – сказал Алексей Алексеевич и машинально добавил, – триста двадцать шестая комната.
– А-аха. Триста двадцать шестая. Я запомню… – удовлетворенно констатировала дама и посмотрела на Алексея Алексеевича выжидающе. Алексей Алексеевич вопросительно наклонил голову. В глазах у дамы промелькнуло что-то явно нелестное, может быть, даже и досада… пауза, однако же, не затянулась. – А пока извините меня, мне нужно заглянуть к главному врачу. Отметиться, так сказать.
Алексей Алексеевич, с облегчением извинивши даму, поспешил ретироваться и по лестницам направился к морю.
Внизу, вместо ожидаемых типичных для этих мест маленьких бухточек, он с удивлением обнаружил длиннющую – пожалуй, поболее километра – и широченную набережную, в ближнем левом конце которой, разделенные волнорезами, находились четыре песчаные бухты, битком забитые отдыхающими. Далее располагалась спасательная станция с далеко выдающимся в море причалом, смотровая вышка с развевавшимся над ней флагом и двумя спасателями, смотревшими в море сквозь мощные бинокли.
С соседней лестницы вывернулся режиссер, уже упакованный в импортные плавки немыслимой расцветки. На плече у него висела махровая простыня, наличию подобной в своей комнате Алексей Алексеевич только что невнимательно удивлялся, ввиду полнейшего непонимания назначенья оной.
– Что же это Вы, батенька мой, – сказал режиссер. – Все еще в брюках? Ловите мгновенье. Оно, знаете ли, прекрасно. Так сказать, ослепительный миг.
Режиссер бросил простыню на песок, разбежался и с шумом плюхнулся в воду. Вокруг сновали веселые люди в разной степени загорелости, слышалось – в сопровождении эпитетов повышенной степени красочности – осточертевшее: “Горбачев… Ельцин… Ново-Огарево…”, и Алексей Алексеевич почувствовал, что он как-то не вписывается в окружающую обстановку, и что вписаться в нее будет ему трудно. Он закурил дежурную сигарету, вздохнул, сказал себе: “ну что ж, начнем отдыхать…” и медленно побрел по набережной в дальний ее конец. Надо же было посмотреть, что находится там.
Юра – бородач, как выяснилось, сосед Алексея Алексеевича по комнате, попытался было соответствовать, но тут же и отстал. Моноласта работала ровно, мощно, посылая тело вперед стремительными толчками. Алексей Алексеевич вначале сторожко прислушивался к сердцу, но ничего, сердце постукивало нормально и даже, как показалось ему, с удовольствием. Так что вскоре Алексей Алексеевич и вовсе перестал обращать на него внимание, а данное себе слово – не заплывать далеко от берега, – естественно, оказалось забытым.