Я закрываю ежедневник, допиваю кофе, смотрю в зеркало и поправляю волосы.
Дороти выскакивает из-за стола, хватает за руку Барни и они бегут к входной двери. Я беру сумку и мы выходим из дома.
– Поторопись! – кричит Дороти, запрыгивая в машину.
Барни следует ее примеру. Он частенько пытается копировать ее движения. Наверно, меня должно это беспокоить. Но нет. Я не думаю, что в этом есть что-то ужасное. Она старше. Шустрее. Озорнее. А ему так не хватает энергии, сил и боевого духа. Пусть уж лучше он переймет все эти качества у родной сестры, чем у какого-то сорванца.
Дети сидят в машине. Дороти что-то напевает себе под нос. Барни задумчиво смотрит в окно. Я сажусь на водительское сидение, вставляю ключ в замок зажигания. День обещает быть насыщенным. Я должна позвонить Илаю (одна маленькая компания вздумала делать мультик о Мисс Смузи, и он решил выступить моим агентом, за что я ему премного благодарна, поскольку это избавило меня от необходимости вести переговоры с людьми, знающим толк в деньгах, кассовых сборах, административных затратах и прочей ерунде), закончить рассказ, сходить на сеанс психотерапии, купить свежие овощи и фрукты на центральном рынке, приготовить ужин, а когда тетя Мэй придет сидеть с детьми, отправиться на заседание книжного клуба. Я терпеть не могу книжные клубы. Но Бетти, моя старая добрая подруга, ведущая светский образ жизни, является председателем книжного клуба Флоксвила, и каждый вторник праздные домохозяйки собираются, чтобы обсудить мой очередной рассказ (если, конечно, за неделю я успевала написать новый).
Я довожу детей за две минуты. Они выпрыгивают из машины и растворяются в толпе, даже не посмотрев в мою сторону. Они запрещают мне провожать их до школы, и я отношусь к их желанию с уважением. К тому же у здания школы вечно проблемы с парковкой.
Я возвращаюсь домой.
– А вот и ты! – останавливает меня Розмари, когда я направляюсь к входной двери.
Она живет в доме напротив. Недавно от нее ушел муж. Каждый раз, смотря в ее одинокие, исполненные глубокой печали глаза, я испытываю к ней чувство глубокого сострадания – до тех пор пока не вспоминаю, что и сама нахожусь абсолютно в той же ситуации, что и она. Я не знаю, сочувствуют ли мне посторонние люди, но не хотела бы, что кто-то относился ко мне так же, как я отношусь к Розмари: с оскорбляющей человеческое достоинство жалостью.