– Может и так… Да ведь и сам-то ты недалеко от меня ушел. До Шадринска! Сколько тебе дали: год, два?
– Все-то ты знаешь, Миша! – иронично воскликнул Мельников, – Да, представь себе, я такой же чиновник особых поручений при министерстве, такой же негодяй по приказанию. И так жизнь наша с тобою устроена, что никуда от этого не денешься. Кстати, и наши собственные соображения по поводу истинных манипуляторов, желания которых мы исполняем, никого не интересуют. Лично я успел убедиться в этом на собственных шишках, о которых ты только что пытался так неудачно пошутить. Пойми, жизнь вокруг меняется, а вместе с нею меняются и наши взгляды на незыблемые, казалось бы, истины. Сегодня ты, к примеру, с раскольниками борешься, а назавтра, коль прикажут – защищать начнешь. Причем, по собственному вновь приобретенному убеждению. Разве нет? Вот ты спрашивал меня давеча, почему мы по второму кругу за разорение скитов принялись?
– Да, спрашивал.
– Так я открою тебе тайну. И может статься, что той же самой тайною обладает и наш старикан? Поэтому так ведет себя.
Мельников убрал недопитый чай, поднялся из кресла, и переставил его поближе к столу, за которым сидел Салтыков. Сев в него, поманил пальцем Михаила, чтобы тот наклонился к нему еще ближе.
– В некоторых догадках ты прав, – сказал Павел Иванович, – Не столько ради поиска печатного станка и фальшивых ассигнаций мы сюда приехали. Это лишь одна из задач. Расчищая место для официального православия, переворачивая с ног на голову уверенных в своей неистребимости раскольников, мы готовим почву и создаем предпосылки для грандиознейших перемен, которые вот-вот наступят, благодаря высочайшему соизволению нового Государя Императора.
Салтыков, внимавший каждому слову товарища, резко выпрямился и выдохнул. Откровение Павла Ивановича оказалось весьма неожиданным. Неожиданным потому, что услышать он собирался совсем не это.
– Для сильного государства нужна одна религия, один царь, одна политика. Согласен? Три вещи вместе – это власть. Три вещи вместе нужны чтобы держаться прочно. Однако, нужна и капля, которая переполнит реку и даст ей движение.
Салтыков замотал головой:
– Не понимаю, о какой капле ты говоришь.
– Я говорю о толчке, который взбудоражит нашу устоявшуюся действительность, и даст возможность для дальнейшего развития.