– Привет, зайка.
– Ты чего приехал?
Раньше она встречала его объятиями, окольцовывала шею, запрыгивала на руки, и они кружились, смеясь.
– Соскучился.
– Понятно.
Аня смотрела на свои руки. Захотелось выпить. Да, пара бокалов пива не помешает. Но сначала работа. Долбаные документы.
– Я знаю про Митю. Мне жаль.
– Он не Митя, – резко сказала Аня. – Он – Матвей.
– Прости. Конечно, Матвей. Конечно.
Его отношения с дочерью были вольготно текущей рекой, но теперь реку сковал лед, и он шел на ощупь, боясь провалиться в прорубь.
– Зачем ты его впустила в квартиру? – спросил Антон. – Нельзя никого впускать, если мамы нет дома.
– Он – мой друг, – с вызовом сказала Аня.
«Не о том говорим. Совершенно не о том».
Но враг-язык продолжал начатое:
– Ему семнадцать… было.
– И что?
– Дружить с семнадцатилетним парнем… в твоем возрасте…
Аня вспыхнула:
– Пусть меня мама воспитывает.
Она взвилась и, пронырнув под протянутой рукой, вылетела из спальни. Хлопнула дверь. Сквозняк поворошил ткань, оголяя полоску амальгамы.
Антон взъерошил редеющие волосы и бесшумно выругался.
В тридцать шесть Марина осознала: вещи лучше людей. Проще, понятнее, честнее. Вещи хранили в себе пыль, дохлых жуков, спертый воздух. В людях, окружавших Марину, тоже хватало пыли, жуков и затхлости. А вдобавок люди были сложны и устроены как попало – не систематизировать их качества, не внести в каталог. Что говорить про чужих – за четырнадцать лет брака она не сумела понять Антона. Не удержала, не сделала счастливым ни его, ни себя. А если и было счастье, человеческая природа такова, что про светлые дни забываешь слишком быстро. Быт стесывает их, как время стерло узоры с нотного кабинета позапрошлого столетия.
И Марина сосредоточилась на вещах. Лакируя уэльский посудный шкаф, любуясь раритетным бельевым прессом, она пребывала в блаженстве. Подушечки пальцев скользят по трещинкам, вчитываются в зазубрины. Этот дамский столик переживет и ее, и Антона. Тогда зачем все? Зачем нужны нелепые попытки отремонтировать то, что не имеет ни малейшей ценности, то, что нужно, по-хорошему, выбросить?
Но была дочь. Главное сокровище Марины. Пускай такая же сложная и порой непонятная, как и Антон. Пускай похожая на отца в мелочах и повадках. Иногда казалось, кабы не она, Марина стала бы затворницей. Общалась бы исключительно с курьерами, привозящими мебель. Шептала ласковые слова бюро-цилиндрам и конторкам-давенпортам. С ними бы и сексом занималась, хах.