Отца прооперировали шестого января, а одиннадцатого позвонила мама и сообщила, что он умер. Это было такое странное чувство, трудно описать. Может быть, удивление, растерянность, ну и сожаление, конечно. Но горя, какое бывает, когда теряешь близкого человека, я почему-то не испытывала и стыдилась собственной чёрствости. Ведь отец же! Как так?
Мама рыдала в трубку и всё повторяла: «Как же мы теперь будем?». Я говорила ей нужные слова, но даже мне самой они казались фальшивыми. И потом, когда в институте выслушивала соболезнования от преподавателей и одногруппников, ощущала себя почти обманщицей.
Мама, помыкавшись там сям, не нашла себе в Германии ни работы, ни жилья. Ещё и с оформлением документов возникли какие-то сложности. Отцовские родственники, поначалу приютившие её, намекнули спустя какое-то время, что она им в тягость, мол, пора и честь знать.
В конце концов, маме пришлось не солоно хлебавши вернуться в родной и ненавистный Адмир, где каждый встречный-поперечный её знает и глазеет с нескрываемым любопытством. В школу маму взяли без разговоров, правда, не на полную ставку. За четыре месяца, что она прожила в Германии, уже нашли новую «немку», так что нагрузку пришлось поделить. Будь не она, а кто другой, то и вовсе бы без часов осталась, рассказывала мама. Но новый директор Павел Павлович, бывший ученик и ставленник отца, проявил к ней участие. Расстарался, например, и выбил для неё однокомнатную квартирку в малосемейном общежитии. С нашей прежней, конечно, никакого сравнения, но зато теперь у мамы свой угол, она сама себе хозяйка. Вот только снимать жильё для меня она теперь не могла себе позволить. Просила перевестись на заочку и тоже приехать в Адмир.
«Пал Палыч и тебя устроит в школу, хоть на полставки», – уговаривала она меня по телефону.
Разумеется, я отказалась. Об этом не могло быть и речи. Я вообще поразилась, как маме пришла в голову такая дикая мысль – после всего, что случилось, вернуться в тот город, в ту школу, ходить по тем улицам, где всё-всё будет напоминать мне о… Не хочу даже имени произносить. До сих пор сердце сжимается, стоит только подумать. Хотя я и не думаю уже… почти.
С тех пор, как отец отослал меня к родственникам в Байкальск, я ни разу не бывала в Адмире и приезжать точно не собираюсь. Ту жизнь я просто отсекла от себя. Как будто всё произошло не со мной. Я никогда не спрашивала родителей, как сложилась жизнь у моих бывших одноклассников, кто куда поступил, что нового в школе и в городе, и, уж конечно, никогда не интересовалась, что стало с Ним. Потому что до сих пор, хоть и прошло четыре года, мысли о Нём причиняют боль. Время ничуть не исцелило, оно лишь научило свыкнуться с пустотой внутри и как-то жить дальше, не думая о прошлом.