— Я… я не понимаю, — прохрипела я, и это была святая правда. Мой разум отказывался принимать этот жестокий фарс.
— Конечно, ты слаба, — тут же закивала она, ее лицо выражало глубокое сочувствие. — Столько дней испытывала жар. Не переживай, я о тебе позабочусь.
Она посмотрела на Дамиана, и ее взгляд был полон молчаливой просьбы, призывая его к состраданию. Дамиан наконец сдвинулся с места. Он подошел к кровати и навис надо мной темной скалой.
— Отдыхай, — приказал он. — Тебе понадобятся силы.
— Конечно, понадобятся! — счастливо подхватила сестра, не замечая ледяного тона. — Представляешь, Кристен? Малыш! Мы будем шить ему крохотные одеяльца, я свяжу ему пинетки… Мы будем самым лучшими тетей и мамой на свете!
Пинетки. Перед глазами вспыхнули синие сандалики, которые я купила Алешке. Он так и не успел их сносить. Я помнила его запах, когда утыкалась носом в макушку. Помнила тепло его маленького тельца, когда он засыпал у меня на руках. Это было все, что у меня осталось. И теперь эта девушка, эта сияющая, ничего не понимающая сестра, сыпала соль на мою открытую, кровоточащую рану.
Дамиан даже не посмотрел в ее сторону. Его темные глаза впились в мои, и он произнес слова, которые заставили мое остановившееся сердце умереть еще раз.
— Он не будет здесь, — его голос был ровным и безжалостным, как скальпель хирурга. — Как только он родится, его отправят в Воспитательный дом Драконьего Утеса. Там о нем позаботятся.
Мир вокруг меня померк. Звуки исчезли. Остались только его слова, эхом повторяющиеся в оглушенной черепной коробке.
Его. Увезут.
О нем. Позаботятся.
Это был тот же сценарий. Та же фраза, которую я услышала от пьяного бывшего мужа, когда он забирал моего сына. «Я о нем позабочусь лучше тебя!» И отобрал. Навсегда.
Счастливая улыбка сползла с лица сестры. Она резко обернулась к Дамиану, ее глаза расширились от ужаса и непонимания.
— Что? — прошептала она. — Дамиан, ты не посмеешь! Это же ребенок! Твой ребенок!
Он никак не отреагировал на ее отчаянный возглас. Не удостоил даже взглядом. Словно ее не было в комнате. Он еще раз посмотрел на меня, словно вбивая гвозди в крышку моего гроба, затем молча развернулся и вышел.
Тяжелая дверь за ним закрылась с глухим стуком, который прозвучал как приговор.
Сестра бросилась ко мне, обнимая мои плечи. Она дрожала.