– Ты видишь?
– О, да, – подтвердил я.
– Вижу. Это декорации?
– Верно мыслишь, – улыбнулась она.
– Туман совершенно безопасен. Но наши журналисты разглашают
обратное. Промышленные заводы, на которые правительство закрывает
глаза и вечно оттягивает момент их дезактивации. Но все это дым в
глаза. Дым, погуще этого.
– Ага, – поддакнул я. – Наверняка внушили людям, что, находясь
рядом с этой зоной, и мутантом недолго стать.
– Знаешь, а ведь неплохое название для очередной статьи в
газету, – рассмеялась она.
Я перевел взгляд в небо.
– Ни один воздушный маршрут не пролегает через эту область. С
авиакомпаниями мы сотрудничаем давно, – правильно истолковав мой
взгляд, произнесла сотрудница.
– И где же то, ради чего столько шумихи?
Она указала пальцем в слегка затуманенную область, в которой на
уровне тридцати метров над землей вырисовывались стены белоснежного
здания. Я присвистнул.
– А не проще было придумать другой метод конспирации? Скажем,
здание чиновника, что не против только тех гостей, у которых есть
деньги на персональный вертолет. Никто же из нашего народа не
полезет проверять. Максимум, съемочный дрон пришлют…
– Маскировка – далеко не единственная функция этого тумана, –
нахмурившись, ответила агент. – Ну что, насмотрелся? Нам пора
заглянуть внутрь.
*
На входе я застрял в шлюзу. Мои биометрические данные не были
вписаны в систему, а значит все, что мне оставалось, так это стоять
в прозрачном шлюзовом отсеке и гадать о деятельности Айсберга,
вокруг которого столько защитной суеты.
За непробиваемым стеклом моя сопроводительница беззвучно спорила
о чем-то с охранником, то и дело снисходя до коротких, гневливых
жестов. Даже слегка вышедшая из себя, чуть раскрасневшаяся и с
треплющейся на лице прядью, она все равно вызывала упоение.
Из-за угла показался человек в развевающемся халате. Не сбавляя
скорости, он надвигался прямо на уже кучку столпившихся по поводу
меня людей, что все никак не могли решить то, что он разрешил всего
одним властным прикосновением ладони к сканеру возле технологичных
врат. Шлюзы открылись, и я, наконец, ступил на некогда запретную
для меня территорию.
Лоб пришедшего был столь выпуклым, что казалось, будто изнутри
его распирало грыжей, выскочившей от чрезмерного мыслительного
усилия. Вглядываясь в меня с нездоровой пристальностью, он,
наконец, спохватился и торопливо протянул руку. Его ладонь мне
показалась пересохшей, как облезшая на солнце бумага.