– Да, – поддакнул я. – Тем более я давно уже хочу перекусить,
если вы не против.
– Что-то я тоже проголодался, – подхватил парень с телефоном. –
Кто со мной в столовую? Обсудим это влияние на атмосферу за
столом?
Все, кроме главы третьего уровня, одобрительно загомонили,
всецело поддержав идею. Нейрохирург что-то пробурчал про молодежь и
неверную расстановку приоритетов, но его уже никто не слушал. Я же
пошел к своей сумке, предвкушая осуществить трапезу прямо здесь.
Извлек контейнер, напичканный простой, но сытной пищей. С
нетерпением открыл, навострил нос, но запаха почему-то не учуял.
Поворошив пластиковой вилкой содержимое контейнера, я выудил на
поверхность курицу и пришел в ужас. Бледная, распадающаяся на
волокна масса, напрочь лишенная аромата, мало походила на тот
сочный ломоть куриной грудки, который я клал буквально несколько
часов назад. Макароны же походили на клейстер, точно так же
потерявший весь свой насыщенный вид. Раздосадованно захлопнув
контейнер, я оглянулся на единственного человека, оставшегося
здесь.
– А могу ли я отобедать в вашей организации?
– Да, – невнятно откликнулся нейрохирург, неохотно оторвавшись
от экрана со снимками. – Я пойду с тобой. Подожди.
Шагнув к раковине в углу, он начал яростно мыть руки. Зеркало
над краном начало запотевать от поднявшегося пара, кожа ладоней
жалобно поскрипывала. Губы главы третьего уровня кривились от
болезненного удовлетворения.
*
Под столовой я подразумевал что угодно, но только не то место,
куда мы в итоге пришли. Лучистая кухмистерская, отделанная под
ренессанс, могла бы негативно сказаться даже на кошельке
какого-нибудь одутловатого чиновника. Но уж точно не на его
необъятном брюхе.
Архитектура выражалась в пурпурно-гедонистических тонах, потолок
подпирали каннелированные колонны, пилястры и полусферические арки,
а на облицованных стенах размещалась поросль диковинных растений.
На потолке крепилась на цепи тяжелая, раскидистая люстра, а прямо
под ней уже шумела за столом группа исследователей.
Сам же стол, широкий и прямоугольный, изваянный из мраморных
пород, ломился от пищевого изобилия, что достигло критической
отметки, немедленно требующей ее понижения. Мои глаза разбегались.
Пальцы подрагивали, будто я уже впивался ими в плоть изнемогающего
от собственной перенасыщенности соками поросенка. Зубы скрипели,
как если бы я уже перемалывал ими подрумянившуюся корочку на ломтях
мяса индейки, обмакнутую в голубиный паштет. А соляная кислота в
желудке уже вовсю бурлила, нагнетая непреодолимой высоты волну, что
обрушивалась на стенки его слизистой, оглушая лакомых рачков,
ошпаренных кальмаров, мидий и остальную умело приготовленную
морскую живность.