Генри резко обернулся, крутанувшись на пятках. В свете фар Люку
показалось, что глаза его работника ничего человеческого более не
имеют и скорее походят на белесые бусины дохлой рыбы. Нижнюю часть
лица прикрывало нечто блестящее, синюшное. В следующий миг Люк
понял, что именно держит в зубах Генри, и догадка его не
обрадовала. Это требуха, и требуха не чья-то, а его Молли. Кобыла
лежала, вздымаясь неживой горкой прямо у ног Генри. Разорванное
брюхо все еще парило, что прямо указывало на недавнюю кончину
животного.
Весь покрытый коркой загустевшей крови, Генри издал утробный
рык, походивший скорее на предостережение, чем на угрозу. «Не лезь,
это мое» — вот что означали эти звуки.
Попятившись, Люк споткнулся, упав на задницу, зашипел от
резкой боли. Копчиком о вросший намертво в землю булыжник — то еще
удовольствие. Не понимая, что происходит, тело само по себе, без
связки с вопящим сознанием, спасало себя. Пятки бойко толкали
землю, заставляя руки перебирать так быстро, насколько это вообще
возможно. Отползая от непонятной, пугающей своей неестественностью
угрозы, разум искал хоть какой-то выплеск эмоций.
— Ты что? Ты как?
Генри не отвечал. Он снова отвернулся от Люка и «нырнул» в
развороченное нутро Молли. Звуки, сопровождающие этот «нырок»,
вновь заставили согнуться. Пустой желудок не выдал ничего, кроме
остатков желчи, обжигая иссушенный пищевод.
— Твою мать! Во имя всех святых — отойди от животного! —
сплевывая остатки зеленой слизи, прокричал он.
Сам того не заметив, вскочил на ноги, выхватывая кольт из
кобуры.
— Отойди, отойди ублюдок!
Взведя курок, выстрелил в воздух. Никакой реакции не
последовало. Вместо того, чтобы, как любой человек в здравом уме,
оглянуться на грохот выстрела, Генри, казалось, лишь еще глубже
зарылся лицом в мертвое животное.
Страх настолько сковал ту часть Люка, которая отвечала за
рациональное мышление, что он вытворил такое, чего бы не содеял
даже в очень сильном опьянении. Вместо того, чтобы прыгнуть в бьюик
и рвануть куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого ада, он
подскочил к Генри и, не жалея, двинул его ногой в бок. Он с
радостью опробовал бы его голову на прочность, но та была надежно
спрятана во внутренностях Молли.
После подобных ударов, неожиданных и достаточно сильных, люди
корчатся в муках не менее пяти-десяти минут. Генри лишь дернулся, и
утробное рычание, сопровождающее поедание кобылы, сменилось
тревожно-агрессивным.