– Спасибо, тётушка! – отвечали дети и быстро зажимали сахар в горсти. Те, кто стояли сзади, теснясь, старались выйти вперёд.
Гумер в этом стремлении матери порадовать детей в связи с радостью, что вот, мол, сын мой приехал, почувствовал особую глубину её любви к себе, и осознание всей полноты её материнских чувств к нему вдруг оказалось очень тяжёлым. С момента, как Гумер вошёл в родной дом, он, можно сказать, впервые осознал всю тонкость её души и, чтобы сдержать подступившие слёзы, он спешно начал тереть лоб.
Вот Камиля ловко поставила вскипевший самовар на стол. Как и положено для гостей, на столе было расставлено масло, сметана, яичница, сохранённый Марьям-абыстай мёд, пряники, вынутые со дна сундука Камили, полная тарелка с нарезанным хлебом и крупные и мелкие чашки. Гумер попросил катык[13], по которому очень истосковался.
Марьям-абыстай продолжала убиваться по поводу бедности угощения.
– Уж хотя бы курицу успели зарезать!
Галимджан-абзый пошутил:
– Не переживай, старуха, пока пусть яйца кушает, а если суждено, другой придёт и съест твою курицу, – подмигнул он Гумеру.
Все уселись к столу, и вперемежку с угощением Гумера и расспросами полилась задушевная беседа. За разговором предстоящая разлука как бы забылась. Чаепитие напомнило всем времена, когда их счастливое семейство собиралось за этим столом и все весело разговаривали.
Сначала Гумер коротко поведал о том, что пришлось увидеть на фронте. Марьям-абыстай с изумлением слушала о том, с чем столкнулся её сын, и весь её облик выражал ожидание чего-то более страшного. Когда Гумер стал рассказывать, как он уцелел и как был ранен, она несколько раз будто про себя повторила: «О Боже мой! О Боже мой!» Под конец не выдержала и дрожащим голосом воскликнула:
– Ой, сынок, как же ты жив остался!
Гумер с улыбкой ответил:
– Мама, сама же видишь, я жив и здоров!
И Галимджан-абзый, видя, как сын, спокойно улыбаясь, не спеша, терпеливо рассказывает, ничего не приукрашивая, понимая суть всего, глядя прямо в глаза каждому, подумал: «Парень друго-ой!» Ему захотелось поговорить с сыном о более серьёзных вещах и, потеребив пальцами кончик уса, он неторопливо произнёс:
– Так, сынок, у англичан-то как идут дела на фронте?
Марьям-абыстай, услышав слова старика, вспылила:
– Нашёл о чём спрашивать, «агельчане»