«Во здорово. Аж есть захотелось». – Поглаживая себя по животу, на распев проговорил Ванька.
«Пошли к Ларионычу, может, цыплока утащим». – Предложил Володька.
Ко двору «Ларионычей» подкрались сзади, через высохший вишенник и заросли крапивы. У дороги надёргали ещё зелёного, сочного подорожника – куроеда, мелко его порубили складным ножом на толстом, сухом, суку старой яблони. Крадучись, подошли к кучи навоза, земля в этом месте была вся изрыта и загажена курами. Перед плетнём, вымазанным коровьим помётом перемешанным с соломой, за которым был скотный двор, рассыпали подорожник, разложили петлю из суровой нитки и спрятавшись в лопухах, стали ждать. Цыплята были уже большие и ходили без наседки. Ждать пришлось долго, дни стояли тёплые и возле навоза, было много, ещё не заснувших, мух, которые, чувствуя свои последние деньки, надоедливо жужжали и очень больно кусались. Наконец появились три, серо-пёстрых цыплёнка, они постоянно останавливались, деловито копались в унавоженной земле своими жёлтыми, трёхпалыми лапами, подолгу, разглядывая, раскопанное место. Увидев рассыпанный подорожник, замахали крыльями и наперегонки, кудахтая, подбежали и стали его клевать.
«Ну… Давай…». – Толкая в бок, шептал Ванька Володьке.
Тот ждал и когда два цыплока зашли в петлю, резко дёрнул за нитку. Петля затянулась на ноге у одного цыплёнка, второй выскочил, в последний момент. Раздалось хриплое кудахтанье цыплока. Володька быстро подтащил его за нитку, схватил двумя руками и прижав локтем к пузу, быстро свернул ему шею. Убедившись, что тот затих, сунул его за-пазух, оттопырив ворот рубахи. Цыплёнок показался Володьке очень горячим, он чуть ли не обжигал кожу на животе. Воровато оглядевшись, они помчались на своё заветное место у речки, мимо поповского сада, мимо дубовых свай бывшей мельницы, по деревянному мосту, проторенной тропинкой на противоположный берег. Там…, у воды, в кустах ивняка, они достали спрятанный чугунок, быстро ощипали цыплёнка, опалили его на зажжённом пучке соломы, выпотрошили и промыв в речной воде тушку, разрезанный и очищенный от внутренней плёнки желудок, а так же печёнку, предварительно аккуратно вырезав ножом желчь, поставили вариться на разведённый тут – же костёр. От цыплёнка, на примятой траве, осталась только кучка рябых перьев, комок кишок и пара желтых, трёхпалых лапок. В чугунок Ванька бросил, булькнув золотистую луковицу и несколько верхних листьев лебеды. Володька достал из кармана тряпицу, развязал узелок, развернул и аккуратно высыпал из неё соль в чугунок. Пока Володька подкладывал сухие ветки ивняка в огонь, Ванька достал из кустов припрятанную удочку из лещины, размотал лесу сплетённую из конского волоса надёрганного из лошадиных хвостов и насадив на крючок кусок кишки цыплёнка, отщипнув его ногтями, забросил наживку в воду. Сильно пахло пожухлым, ивовым листом, который наполовину осыпался, на половину висел на тонких серо-зелёных ветках. Ветер, как бы балуясь, тихо шуршал ими. Во рту сильно выделялась слюна от горьковато-кислого запаха ивняка и готовящейся еды. Ванька сплюнул на воду, слюна, белым комочком пены, тихо поплыла вниз по реке. Когда поплавок, из гусиного пера, подхваченный течением, выпрямился, он, задумчиво произнёс: