На сидевшей спиной к лошади его спутнице одет полушубок, застегнутый на деревянные пуговицы, на голове цветастый платок, из-под длинной шерстяной юбки выглядывают черные полусапожки. Лицо довольно миловидное: длинные густые брови, голубые крупные глаза, небольшой вздернутый носик, пухлые губы, круглый подбородок.
– Потерпи ещё немного, Даша, уже почти приехали, – утешил её мужчина, оглядывая село: хаты из камыша, обмазанные глиной и побеленные известью, поблескивали небольшими, круглыми без рам стеклами, огорожены плетеным забором из местного кустарника – гребенчука, такие же ворота на кожаных петлях. Между дворами – загаты – уложенные друг на друга в рост мелкие ветки акации и лоховника с большими колючками. В каждом дворе хозяйственные постройки для скота, сады, виноградники. Сзади дворов – обрывистая речка Кардонка.
– Эй, малец, – окликнул приезжий одного из пробегающих мимо любопытных мальчишек. Лет восьми пацаненок резко остановился, шмыгнул носом, вытер его засаленным рукавом длинной рубахи. На босых, покрытых грязью ногах короткие штаны, плутоватые серые глаза смотрят настороженно, соломенные волосы подстрижены «под горшок», на курносом носу веснушки. Сорванец окинул взглядом лошадь, телегу, женщину на ней, собаку и ответил, изображая солидного занятого взрослого:
– Чего надо?
– Я вижу, что ты слишком груб, тебя, наверное, давно не драл отец. Ты чей будешь?
Мальчишка, сразу присмирев, стушевался и, ковыряя сырую землю босой ногой, тихо произнес:
– Широкий я, Ванятка, Трофима Широкого сын.
– А Широкий Мирон – твой дед? – заинтересованно спросил приезжий.
– Нет, прадед, ох и злющий, так и норовит палкой огреть, только ты ничего не говори ему – враз выпорет.
– Так и быть, не скажу. А где он живет?
– Вон же, через две хаты, вон дед на завалинке сидит, вылез на солнце погреться, – и малец показал грязной, с чернотой под ногтями рукой на группу стариков, уже давно присматривающихся к путникам.
Мальчонка, взбрыкивая ногами, изображая лошадь, побежал к друзьям. Мужчина тронул вожжи, и конь потянул телегу дальше, остановился у хаты, где на завалинке под окном сидели четверо стариков. Большой белобрысый тополь только распустил над ними свои клейкие листочки, и солнце вовсю поливало землю сквозь голые ветви. Соскочив на землю, он снял шапку, поклонился по старому обычаю в пояс. Среди четверых выделялся самый старый, он опирался на кривую, отполированную от постоянного использования палку. Одет старик был в длиннополую расстегнутую шубу, на голове бараний треух, под шубой – свитер, на ногах шерстяные штаны, обрезанные старые валенки, поверх них блестящие резиной калоши, длинная седая борода ухожена, серые глаза на морщинистом лице смотрят внимательно. Остальные были помоложе, но одеты по-разному: кто в старый тулуп, а на одном даже солдатская телогрейка, все в обрезанных валенках, шапках-ушанках, но все седые, с бородами.