Он немного помолчал, а потом ответил так резко, бескомпромиссно:
– Мне нет до этого дела. Зачем мне чтобы кто-то знал правду? Что от этого изменится?
Его пытливый взгляд словно дырявил меня.
– Чтобы восторжествовала справедливость, – объяснил ему я, мне сделалось не по себе, словно я объясняю простые истины и говорю с ним как с маленьким, хотя он явно был развит больше своих лет.
– Справедливость в том, что я сижу на зоне. Я совершил преступление, и я отвечаю за него.
Мне нечего было возразить. Только вот его дело было не таким простым. И по его поводу велись большие споры. В судах, в прямых эфирах телепередач. Да что уж там, в каждом дворе, на каждой лавочке.
– Понимаешь, в твоем деле очень много спорных моментов. Твои адвокаты намерены подавать на апелляцию. И есть очень большой процент того, что ты скоро выйдешь на свободу.
Он только пожал плечами.
– Я бы хотел, чтобы ты рассказал мне о своем друге, который, к сожалению, уже в лучшем из миров. И о новенькой девочке, что пришла в ваш класс…
Я запнулся, и полез в свои записи.
– Она пришла в наш класс 21 марта.
Услышал я его сдавленный голос. Меня обрадовало, что он так охотно поддержал диалог.
– Вы стали дружить с ней, верно? Стали дружить оба?
– Ну как дружить…
Я почувствовал жесткое напряжение. У меня было ощущение, словно в комнате, кроме железной решетки отделяющей нас стали летать электрические разряды.
– Ну как дружат в вашем возрасте. Вы, наверное, вместе гуляли, вместе слушали музыку, – попытался я ему помочь. На что он только усмехнулся:
– И зачем я Вам нужен? Вы же сами хорошо можете придумывать.
– Я лишь предположил.
– Можно сменить тему?
Он озадачил меня своим поведением. А в свете того, что я читал об их деле, мне сделалось совсем жутко. Что-то тут было не чисто. Он не хотел отвечать даже на безобидные вопросы. Сменить тему я не мог, я мог лишь отсрочить ее обсуждение. Ну что ж парню нужно принять новые обстоятельства, что сложились вокруг него, ведь они с его покойным другом считали себя королями школы и творили, что хотели, а теперь он чувствует себя одиноким и уязвленным. Мне дали неделю на репортаж, так что за четыре-пять дней я должен был разговорить угрюмого подростка, плюс два-три дня на статью и ее корректировку. А сегодняшний день можно было считать просто днем знакомства.